Я слушаю дальше вполуха. Все это мне уже известно, спасибо Джонатану. Да, Фрэнк, тебе позарез хочется узнать, кто такой этот Максимилиан, наделавший столько бед, и кто такой этот Ангел, упоминаемый не в первый раз... и который...
- Твой любовник. Ты обещал его привести. Я ведь ничего не путаю?
- Нет, Фрэнсис, ты ничего не путаешь, – я с сарказмом глянул ему в лицо. – А Блак не забыл тебе пересказать все, что я красочно расписал о твоем члене? Или тебя секс интересует в первую ночь, а в дальнейшем – только если кто-то подсматривает? Расчетливый козел. Знал, что я не могу устоять перед тобой. Нашего договора больше нет. Ты причинил мне боль. Намеренно. Я ухожу.
Я действительно ухожу, но ноги не хотят меня слушаться. Ведь я хочу остаться! Обидно – Конрад тоже это знает. И все же я смог выйти из комнаты, добраться до лестницы, спуститься наружу и... только в розарии кто-то схватил меня за руку.
- Останься. Я не лгал, когда говорил, что люблю тебя. Блак все мне рассказал. Я... я пытаюсь отделить тебя от своей работы, но пока ничего не получается. Один Бог знает, по какому закону подлости ты оказался впутанным в мои дела. Сын преступника...
- Этого еще никто не доказал.
- Но все улики против Максимилиана!
- И что ты хочешь от меня, Фрэнк?!
- Я уже сказал. Останься.
- Зачем? Ты будешь думать о работе и различной посторонней ерунде. И подозревать меня фиг знает в чем.
- Нет. Я верю тебе, а не уликам.
- Мне очень жаль, господин фельдмаршал, но я ухожу. Отпустите мою руку.
Я мог бы ее вырвать или даже сломать, это было бы не страшно, но... я позволил Конраду обнять себя и повалить на мягкий зеленый газон. Его ищущие пальцы стаскивают с меня одежду и мягко ложатся на кожу. Ласкают медленно и настойчиво, ничего не пропуская... поглаживают, то ли желая успокоить, а то ли разжечь. Он целует меня в грудь, потом трется об нее щекой.
- Совсем я не слышу твоего сердца, Ксавьер. Блак задавал один вопрос...
- Ты нужен мне. Но я не готов к громким заявлениям о любви, как и не готов брать на себя ответственность за некоторые, очень серьезные слова. Честнее этого ответа ничего не будет.
- Хорошо, – Фрэнк опустился на меня всем телом. Он все еще одет... раздевал только меня. Почему-то это возбуждает. Но его возбуждения я не чувствую. – Ты хотел со мной поговорить?
- Да, – тут я напрягся. Начать придется издалека. – Ты кого-нибудь прощал в своей жизни?
- Чарльза. Спускал ему многое, он – друг.
- А кроме Чарльза?
- Свою мать. К чему ты клонишь?
- А наказания смягчал?
- Кси...
- А мог бы отменить смертный приговор?
- Кси, говори прямо!
- Минерва.
- Так и думал... нет. И не вмешивайся в это. Со своей женой я уж как-нибудь управлюсь. И помощи у тебя просить не буду.
Ну вот, теперь он язвит. Не стоило, не стоило с ней спать! Бллин...
- Я понял. Можно предложить тебе новую сделку?
- Я слушаю.
- Жизнь Минервы в обмен на... любое твое желание.
- Только одно желание?
- Хорошо, три. Одно – за то, что пощадишь ее за измену, второе – за то, что сделаешь вид, будто я никогда ее не трахал, а третье – за то, что я тебя ударил.
Вот он, момент истины. Не слишком ли я расщедрился на желания? Он раздумывает. Мои любимые морщинки между его бровей углубились. Я жду, Фрэнсис. Ты откажешься от соблазна трижды сделать со мной все, что угодно?
- Назови причину, по которой вступаешься за нее, и я соглашусь.
- Она женщина. Одна из тех иррациональных существ, импульсивных, эмоционально неустойчивых... более нервных, подверженных стрессу. Я никогда не смогу убить ни одну женщину. И не хочу, чтоб ты убивал.
- Убедил, – его голубые глаза засветились. А я встревожился. Что ему сейчас взбредет в голову? – Теперь моя очередь. Желание первое: ты остаешься со мной. Столько, сколько захочу я. И слушаешься меня. Малейшее непослушание...
- Так и сказал бы, покороче – «ты будешь моим рабом». А второе?
- Озвучу завтра. А третье еще придумать надо.
- Но, Фрэнк, мы ведь договорились...
- По уговору ты согласился на любое мое желание. Или ты отказываешься от своих слов?
- Нет, но...
- И ты не сказал в уговоре, что свои желания я должен выложить прямо сейчас! Впрочем, не поздно расторгнуть сделку. Пистолет у меня всегда при себе, я зайду в комнаты Минервы и застрелю ее, не дожидаясь, пока...
- Всё! Ты мой хозяин, я смиренно жду приказаний.
Одно колючее мгновение. Холодок в ногах. Лёгкий вздох. Я читаю в его глазах безумие и сглатываю горечь.
- Раздвинь свои чудесные длинные ножки, малыш, – его голос хрипнет мгновенно, и меня обволакивает тяжелым животным желанием, без участия разума и чувств, одним страшным сметающим инстинктом победить любой ценой, подмять и подчинить. Никаких прелюдий и осторожности, он стал таким, каким был со всеми... безжалостным и равнодушным. Я повиновался, но, видимо, недостаточно быстро. Он сам раскинул мои ноги шире, выворачивая колени и сдавив ниже пояса. Я охнул, осознав, что к грубости готов не был. К насилию. Он воспринял мою слабость как должное, широко и гадко улыбнувшись. – Ты подчиняешься или нет?
Я подчинялся. Затравленно смотрел на разъезжающуюся молнию его брюк, на незаметно выскользнувший из петель ремень, на тонкую ухоженную руку без признаков старения, которая оглаживала мою плоть, задевая ногтями сжавшееся анальное отверстие. Никакая сила вампира не могла мне помочь сейчас расслабиться, увы. Ни смазки, ни слюны рабу не положено. Он вошел в меня как насильник: с трудом, раздирая внутренности, ударяя, сминая, зверствуя всласть по любимой привычке... и не переставая мерзко улыбаться. Я вцепился зубами в кулак и постарался не издать ни звука. Я разорван и унижен, на лице, несмотря на все попытки удержаться, написана боль, я... Боже, я просто пытаюсь не плакать и собраться. Поясница, спина, ноги... всё кажется лежащим отдельно от меня, отпиленным, поруганным и использованным. Это отличная месть, Фрэнк, но ты... меня совсем плохо знаешь. Надкусив себе руку, чудом не заорав и высосав немного крови, я вызвал Нежить со дна души, она подменила мою родную терзаемую сущность, мою душу... и дальнейшая расправа превратилась в сплошное грайндкор-развлечение.
Я больше не я. Я ненадолго умер, изнасилованный. Зато второй я, высунув кончик языка, властно обхватил фельдмаршала за бедра и заставил вонзиться глубже, еще, да, еще глубже в кровь и мясо. Больно, милый? Конечно больно, ведь там так сухо и тесно! Было... пока ты не пришел и не испортил всё. А если так? Провести вымазанным в крови и кусочках плоти пальцем по твоим губам, черкнуть между ними, коснувшись твоих неплотно сжатых зубов, а потом отнять. И облизать – медленно, сосредоточенно... наслаждаясь отвратительным вкусом так, как мог бы наслаждаться только ты, безумный извращенец. Что, ты тоже хочешь? Нет уж, не дам, ешь то, что выбрал, блюдо из моих чуть теплых растраханных кишок, ты ведь меня только ноги раздвинуть попросил. То есть приказал. Я чувствую твой горящий член в своей ноющей ране как нож, проткни же меня еще грубее, сделай больно до настоящих криков, ведь я никак не закричу. Не можешь? И все это ты красноречиво читаешь в моих потемневших глазах, потому что замедляешься, долго смотришь в мое насмешливое отстраненное лицо... а потом – на мою окровавленную руку. Берешь ее бережно, целуешь... Ну и где же твоя неуемная похоть? Разве тебе разонравилось быть черствым насильником и мразью?
Я отнимаю руку, но ты ловишь ее настойчиво снова, выходишь из меня, роняя с члена бурые, почти черные капельки какой-то мерзости, вытекшей из нас обоих, и шепчешь:
- Прости. Ты не будешь моим рабом. Даже сейчас, покорный и насаженный до крови, ты побеждаешь. Ты слишком умен, ты всегда найдешь лазейку... и возвращаешь зло с лихвой, за каждую мою попытку причинить боль. Прости. Прости и за таблетку. Я не знаю, что мне теперь делать с тобой.
- А почему нельзя меня просто любить? Не выдумывая ничего, не изощряясь в садизме, не подозревая везде предательство и обман, не принуждая и не насилуя? Один раз поверить мне. Довериться. Может быть, я не такой плохой, как все те люди, что хотели быть рядом с тобой ради выгоды, твоего богатства и статуса. Может быть, я лучше их! И достоин большего! Ты не способен? Один раз исполнить желание другого, а не свое! Войти медленно и осторожно... убедившись в том, что мне не больно, что я получил достаточно твоего внимания и нежности как… как девушка! Ну и пусть. А почему у мужчин все должно быть ужасно, как на войне? Жестокость, страдания, отчаяние и боль, боль, всегда боль!!! Как постоянное напоминание о смерти, в то время, когда хочется жить! И любить, да, любить! – из глаз заструилась кровь. Черт с ней. Пусть знает... пусть до его больной башки хоть что-нибудь дойдет. Вот теперь мне по-настоящему больно, в груди что-то глухо ворчит... шипит... и трескается. Ангел... ты бы никогда, никогда... не обидел меня ТАК. От рыданий сдавило горло, я больше не могу, да и не буду дышать. Хватит.