Шарик сделан из страницы его свадебного альбома и скреплен скотчем.
Жюли Рокваль свернула с шоссе и уже проехала около двух километров среди полей и холмов. Она не предполагала, что ферма Дехане находится в такой глуши.
После телефонного звонка лаборанта она не перестает задавать себе один и тот же вопрос: почему кататоник, найденный на автобусной остановке в Ильесе, был прикрыт одеялом с пятнами менструальной крови Алисы Дехане, двадцати пяти лет, живущей в сорока километрах от этого места?
Дехане. Та же фамилия, что у мужчины, пытавшегося покончить с собой, которого она видела в отделении скорой помощи в Салангро. Очень странное совпадение.
Дорога, окаймленная травой и низкими кустиками, делает последний поворот. Жюли останавливается на гравиевой площадке перед фермой. Сдвигает темные очки на голову, выходит, захлопывает дверцу и сразу же чувствует запах деревни, скошенной травы. Быстро осматривается по сторонам. Большой огород, овощи почти убраны с грядок, в глубине – темный ряд тополей, сзади – военное кладбище, коровник, а перед деревьями – большое строение, скорее всего сарай.
Машины перед домом нет, это скверный знак. Жюли поднимает воротник темно‑серой шерстяной куртки – несмотря на солнце, здесь прохладнее, чем в городе, – и идет к дому из красного кирпича. Звонка нет, она стучит. В глаза бросается, что и дом, и сад, и все хозяйство содержатся в полном порядке. Ни одной лишней травинки, ни одного лишнего камушка, ни одной разбитой черепицы. У Дехане все продумано до мелочей.
Жюли ждет, но ей не открывают. Она стучит сильнее. У нее нет настроения уезжать, чтобы вернуться попозже. А о том, чтобы разбираться с этой историей по телефону, и речи быть не может.
Поскольку никто так и не появляется, она решает обойти дом. Черепица так и сверкает на ярком солнце, трава блестит. Жюли идет направо и подходит к закрытому окну:
– Ау! Есть кто‑нибудь?
Блеск стекла слепит глаза. Жюли прищуривается, приставляет руку козырьком ко лбу, наклоняется поближе к окну.
Страх заставляет ее отпрянуть.
Жюли берет себя в руки и изображает на лице глупую улыбку:
– Простите! Но… Будьте так любезны, вы не могли бы мне открыть?
Фигура по ту сторону окна остается неподвижной. Жюли немного отодвигается. Кто смотрит на нее – живой человек или манекен? Чувствуя некоторое смущение, она помахивает рукой, чтобы обозначить свое присутствие:
– Ау! Эй! Будьте любезны…
Лицо за стеклом остается бесстрастным. Жюли внимательно всматривается в эту восковую персону. Белая кожа, отливающие шелком волосы, тонкие губы, темные очки, платье с неглубоким вырезом. «Кукла», – с облегчением думает Жюли. Или хитрое изобретение фермера, чтобы создать впечатление, что в доме кто‑то есть.
Но ведь куклы не потеют.
«Нет… Она живая!»
Как и кататоник.
В ту же секунду любопытство уступает место неловкости. Жюли отходит, оглядывается по сторонам. Теперь в окружающем пейзаже, в тяжелых темных постройках ей мерещится что‑то тревожное.
Сотрудница социальной службы возвращается к входной двери и снова стучит. Взгляд в сторону коровника, в сторону сарая… Где же хозяин? Где все? Так и не дождавшись ответа, она поворачивает круглую ручку. Дверь открывается, из дома вырывается удушающе горячий воздух. Жюли колеблется, потом входит.
Она снова окликает хозяев, заявляя о своем присутствии, о том, что вошла в частный дом без приглашения.