По сути дела, Люк не особо разбирался в клиническом подходе к лечению психиатрической патологии. Можно быть великолепным психоаналитиком и при этом очень скверным клиницистом. Чемпион на стометровке не обязательно выиграет марафон.
Жюли встряхивает головой, ей не нравится, что она опять все узнает последней.
– И вы считаете, что из него вышел плохой психиатр‑клиницист?
Каплан понимает, что играет с огнем, и предпочитает уйти от ответа:
– Не мне об этом говорить. Лично у меня к нему претензий нет. Он хороший психиатр.
Жюли вздыхает:
– Во всяком случае, надеюсь, что с этим больным он не повторит ту же ошибку.
– Я вам ничего не говорил, ладно? Я так… разболтался, но это только потому, что мы вместе работаем над сложным случаем. Не закладывайте меня.
– Спасибо за вашу откровенность. Я умею держать язык за зубами.
Она выходит из палаты с тяжелым сердцем. С ужасным ощущением, что Люк Грэхем настолько разрушен изнутри, что уже больше никогда и никого не сможет полюбить.
Городок Сотрон в десяти километрах от Нанта. Точка на карте. Шесть часов на машине от Бре‑Дюн. Люк Грэхем подкрепляется кофе из термоса и сигаретой. Ему пришлось три раза останавливаться и выходить из машины на свежий воздух. После событий последних часов ему кажется, что он задыхается в гипсовом мешке. В ушах еще звучит голос человека в капюшоне: «Значит, убейте его в больнице…»
Родители девочки, сбитой кататоником в 2004 году, живут в квартале, насчитывающем около двадцати частных домов. Симпатичные садики, велосипеды, качели, детские горки… В таких новых жилмассивах для служащих средних лет всегда много детей, они учатся жить в коллективе, играть у соседей или, летом, прямо на улице. Эрзац рая. Для Люка – ад.
Из‑за «лежачих полицейских» психиатру приходится ехать с черепашьей скоростью. Наконец он находит нужный дом. К счастью, перед въездом в гараж стоит машина. Почти 11 часов. Люк проезжает дом и останавливается чуть дальше. Лучше, чтобы его не запомнили.
Сидя в машине, он разглаживает помятый пиджак, брюки, потом выходит и натягивает пальто. Бросает взгляд в зеркальце заднего вида. Морда как у трупа, вынутого из могилы, жуткие круги под глазами. Да, адская была ночка!
Он осторожно закрывает дверцу, возвращается к дому и стучит. Женщина лет тридцати пяти в светлом костюме приоткрывает и тут же захлопывает дверь.
– Мадам Бланшар?
Дверь снова приоткрывается, в щели показывается голова.
– Простите, нет. Мадам Бланшар тут больше не живет.
Ну вот, только этого не хватало.
– А у вас нет нового адреса?
Люк слышит, что в доме работает телевизор, передают очередной бесконечный сериал.
– Нет‑нет. Вам, наверное, лучше поговорить с ее нотариусом или с соседями. Мы с ней мало общались. Она продавала дом, мы купили. Вот и все.
Люк на секунду оборачивается – дети группками идут в школу, волоча за собой ранцы на колесиках. Понятно, что Бланшары не смогли вынести жизни в таком месте, где ежедневно видели ровесников своей погибшей дочки.
– Скажите… Вы в курсе несчастного случая с их девочкой, Амели?
Женщина недовольно пожимает плечами:
– Конечно. Посмотрите вокруг – всюду семьи, дети. Как же я могу быть не в курсе? Дочь, потом муж – для одной женщины это многовато.
Она собирается закрыть дверь. Люк втискивается в щель, у него колотится сердце.
– Муж? Что вы имеете в виду?
Она настораживается:
– Кто вы такой?
– Франсуа Дарле из страховой компании. Мне иногда приходится разбираться со старыми делами в связи с наследством, и вот попался этот случай.