Она кружится, кружится, кружится в ритме вальса, и он сходит от этого с ума.
И, в то время как Жюли вся растворяется в поцелуе, Люк внезапно отодвигается:
– Жюли, простите, что я…
– Мне понравилось.
Люк чувствует себя неловко, он подносит руку ко лбу и начинает пятиться:
– Этот ресторан, этот вечер, мне не следовало…
Жюли хотелось бы привести его в чувство, но у нее нет сил бороться. Люк отходит еще дальше, еще глубже в тень.
– Я не хочу причинить вам боль.
– Я не хочу страдать.
– Я… простите меня.
Он поворачивается и убегает. Стены, облака пляшут вокруг него в диком хороводе. Он прячется в своей машине. Весь дрожа, расстегивает манжет на левой руке. Он задыхается, у него болит сердце. Сжав зубы, смотрит на три розовых шрама на запястье. Потом, на грани слез, ударяет обоими кулаками по рулю.
И тут раздается звонок его мобильного. Люк вздрагивает.
Конечно, это Жюли. Он колеблется, делает глубокий вдох. Одно слово, еще одно ее слово, и он вернется в ее объятия. И пусть она увидит его шрамы, пусть все его прошлое выплеснется на нее. Эти раны – неотъемлемая часть его самого, часть его сути. Они – то, чем он был.
Он нажимает кнопку.
– Доктор Грэхем?
– Алиса? Что случилось?
Она плачет.
– Вы должны помочь мне, доктор, пожалуйста.
В ее голосе Люку Грэхему слышится тревога, ей срочно нужна помощь. На ветровое стекло падают первые капли дождя.
– Я сейчас же приеду! Где вы?
– У отца.
Автомобиль Люка сворачивает с автострады и едет по окраинам Арраса. Кассета номер двадцать три.
Следуя указаниям своего навигатора, Люк сворачивает на грунтовую дорогу. Внизу на склоне, вдалеке от шоссе – уединенная ферма, окруженная холмами и деревьями, а дальше, до горизонта – английские, канадские, польские военные кладбища. Перед ним простираются бесконечные ряды немецких могил, из травы поднимаются темные деревянные кресты.