Жюли обхватила себя руками. Ей холодно. Люк подходит ближе.
– Вы здесь, и это значит, что вы нашли нашего больного?
Она смотрит ему в глаза и сухо отвечает:
– Еще нет. А вы?
– Честно говоря, и я тоже нет. Иначе вы бы узнали первой.
Он кладет руки в карманы.
– Я бы с радостью пригласил вас в дом, но… у меня были кое‑какие проблемы с машиной. Я жутко устал. Увидимся завтра, в клинике?
Он поворачивается к ней спиной, вставляет ключ в дверь.
Его оглушают неожиданные слова Жюли:
– Вам что‑то говорит имя Александра Бюрло?
Он судорожно сжимает дверную ручку. Пытаясь сохранить спокойствие, произносит, стараясь, чтобы голос звучал нормально:
– Совершенно ничего. А должно?
– Хватит лгать, Люк. Прошу вас… Доротея Дехане мне все рассказала. Она видела у вас газеты со статьями про Бюрло и Бланшаров.
Люк готов взорваться. Доротея Дехане…
Психиатр входит в дом, оставив дверь распахнутой, словно приглашая ее войти следом. Жюли идет за ним и закрывает дверь. Люк сидит в кресле, обхватив голову руками. Сотрудница социальной службы видит возле камина пресловутые коробки с газетами. Люк кивает в их сторону:
– Я их собирал… Все статьи с описанием жутких происшествий, после того как потерял в аварии семью. Там все… На протяжении долгих месяцев после аварии у меня было одно наваждение, один спасательный круг: узнавать о несчастьях других людей, разбираться в них и, главное, находить облегчение в страданиях ближних. Например, свидетельство несчастного, потерявшего жену и сына в лобовом столкновении. Он выплескивал на страницы газет свое горе, а я впитывал в себя его отчаяние. Вдыхал его, чтобы рассеять собственный мрак. Я говорил себе, что… что я не один такой.
Он засучивает левый рукав. Жюли тихонько подходит. Люк проводит пальцем по шрамам.
– Я думал, что эти газеты помогут мне справиться… Но ничего не изменилось.
– Когда вы пытались покончить с собой?
– В самом начале…
– Когда узнали, что Жюстина Дюмец понесет чисто символическое наказание?
– Что вы о ней знаете? – спрашивает Люк.
– А что я должна знать?
Психиатр встает, отходит, наливает себе стакан джина. Жюли еще не знает, что Дюмец была объявлена без вести пропавшей, но рано или поздно она это выяснит.
– Да, я узнал лицо кататоника. Да, я ничего не сказал и оттягивал тест с ривотрилом. Потому что я не хотел его лечить, он этого не заслуживал. Он убил девочку. Так же, как Жюстина Дюмец убила мою семью. И он избежал наказания.
Он смотрит на свой стакан дикими глазами. По телу Жюли пробегает дрожь, когда она слышит, как жестко звучит его голос.
– Вам следовало поставить на первое место работу, а не чувства. Этот больной заслуживал вашей заботы и помощи, как любой другой.
– Нет! Нет, не заслуживал! Посмотрите, как он улыбается на этих фотографиях!
Жюли садится рядом с ним, кладет руку ему на плечо.
– Люк… Вы же понимаете, что надо обо всем сообщить в полицию? Бюрло где‑то прячется, он может быть опасен. И дело не только в этом. Помните пятна на одеяле? Там действительно была кровь, менструальная кровь.
– Что вы такое несете?
– И это кровь одной из ваших пациенток, кровь Алисы Дехане.
Стакан падает из руки Люка. Он, шатаясь, встает. Он вот‑вот потеряет сознание.
– Вы… Вы кому‑нибудь рассказывали о том, что выяснили?
Жюли смотрит на валяющийся на полу стакан, потом переводит взгляд на лицо психиатра.
– Что происходит, Люк? Что связывает Бюрло и Алису Дехане?
Люк бросается в прихожую.
– Посидите, я сейчас вернусь.