В тусклом свете она прошла по доскам причала и остановилась около лодки. Причальные канаты позволили суденышку отплыть на несколько футов в сторону. Она приказала стражнику подтащить лодку ближе. Краем глаза она заметила, как он покорно вошел по колено в воду и двинулся к лодке. Он спокойно зацепил деревянный борт крюком вместо отсутствующей правой руки.
Когда он опустился на колени, Аттолия повернулась, чтобы рассмотреть его лицо. Он вырос, поняла она. Мальчики часто словно выстреливают вверх, становясь мужчинами, но ее шпионы то ли не заметили, то ли не догадались сообщить ей. Он был чуть ниже ее и с коротко остриженными волосами под шлемом; она не обратила на него внимания, когда увидела во дворе среди грязных солдат. Тогда у него вместо крюка была прицеплена фальшивая рука. Она догадалась, что он скрыл ее под перчаткой для верховой езды. Но больше всего перемену в нем выдавал не рост, не длина волос, а выражение лица. Он смотрел на нее так же бесстрастно, как, Аттолия знала, смотрит она сама. Она чувствовала неподвижную маску на лице. Ей пришло в голову, что если поискать гвардейца, посланного Телеусом, она найдет его где-то рядом, но не связанного и оглушенного, а мертвого.
— Ты изменился, — сказала Аттолия.
— Я это уже слышал. В лодку, Ваше Величество, — сказал Евгенидис, кивнув головой.
Он по-прежнему сидел на корточках рядом с лодкой, совсем близко от нее. Черная вода колыхалась у него под рукой, готовая поглотить ее тело.
Аттолия вспомнила, как он выглядел в замке на Сеперхи, где она впервые увидела его: избитый, бледный от потери крови. Тогда он сказал ей, что она красивее Эддис, но не так добра, и улыбнулся удовлетворенной улыбкой лучника, чья стрела попала в цель. Аттолия удивилась, что он не улыбается сейчас, даже чтобы позлорадствовать. После недолгого колебания она вошла в лодку. Корпус лодки качнулся под ней, и она быстро села на деревянную скамью около мачты. Она плотнее запахнулась в плащ, чтобы прогнать озноб.
— Пока есть жизнь, есть надежда, Ваше Величество? — спросил Евгенидис, его голос ничего не выражал.
Аттолия не ответила. Она смотрела на мачту перед собой, в то время как вор остро заточенным внутренним ребром крюка обрезал веревку, стягивающую парус. Веревка упала к ее ногам, и освобожденный парус захлопал на ветру. Евгенидис отвязал лодку и, держа канат в руках, протащил ее к краю причала.
Они услышали отдаленный крик, Евгенидис заторопился. Он оттолкнулся от причала и прыгнул на корму. Лодка снова вздрогнула. Аттолия схватилась за скамью. В раскрытом дверном проеме показались силуэты мужчин, но лодка уже вылетела из пещеры навстречу ветру. Внезапно парус наполнился, суденышко рванулось вперед, и Аттолия откинулась назад. Евгенидис упал на заднее сиденье и положил крюк на рулевое весло, чтобы править. Он поправил парус, и лодка прибавила скорость, оставляя пещеру позади. К тому времени, когда солдаты Аттолии добежали до причала, лодка была вне досягаемости, невидимая в темноте.
В гавани было неспокойно, и лодка мячиком прыгала с волны на волну. Аттолия чувствовала, как брызги летят ей в спину, и порадовалась, что плотная ткань плаща почти непроницаема для воды. Она плотнее завернулась в теплую ткань.
Очень скоро они оставили гавань и вышли в темное море. Евгенидис, казавшийся черным силуэтом на корме лодки, повернул в направлении береговой линии Эддиса, и теперь ветер дул им в спину. Аттолия через плечо смотрела, как исчезают огни Мегарона, пока они совсем не скрылись за скалистым мысом. Они плыли все дальше, вода постепенно просачивалась сквозь плащ Аттолии, плеща через нос лодки у нее за спиной.