В дело вмешалось руководство ГУКР СМЕРШ. Через месяц заместитель начальника лагеря № 283 подполковник Шухман доложил в Центр, что проверка Сычева затягивалась в связи с тем, что в 1937 году он арестовывался и был судим на пять лет лагерей за контрреволюционную деятельность. Но в настоящее время в ходе агентурной разработки прямых свидетельств его преступной деятельности не получено. Окончательный вывод был таков: «Основания для ареста Г. Я. Сычева не имеется».
Таких заявлений было множество, и по ним быстро принимались объективные решения. А тем временем с Запада все шли, ехали и летели репатрианты. Всю эту огромную работу органы СМЕРШ осуществляли в тесном взаимодействии с Управлением уполномоченного СНК СССР по делам репатриации и заграничными резидентурами 1-го Управления НКГБ СССР и ГРУ Генерального штаба ВС СССР.
Кончалась «горячая» Вторая мировая война и начиналась не менее жестокая Третья война – «холодная», в водоворот которой были втянуты практически все союзнические страны. Росло взаимное недоверие между вчерашними братьями по совместной борьбе против немецкого фашизма, а новые страдания ложились на головы простого народа. Руководители купались в роскоши и неприкосновенности.
Тысячи русских, украинцев, американцев, англичан с нетерпением дожидались возвращения на родину, но оно затягивалось по разным причинам. Недавние жертвы гитлеровского режима снова оказывались заложниками своих политиков.
«Помню, – говорил уже упоминаемый Н. В. Левшин, – все чаще мы получали информацию о фактах вербовки спецслужбами Франции, США, Великобритании и поверженной Германии наших граждан, склонению их к невозвращению на Родину, сокрытия предателей – карателей, пособников фашизма и их агентов…»
Об одном из них речь пойдет ниже.
Конец финского агента
Это произошло на скромном, но ставшем легендарным Карельском фронте (КФ), образованном еще в августе 1941 года с целью обеспечения северного стратегического фланга обороны на севере страны. Он три с половиной года сдерживал врага в полосе военных действий протяженностью более 1600 км. Из всех советских фронтов, именно КФ действовал самое продолжительное время. Командовали им – с сентября 1941 по февраль 1944 гг. генерал-полковник В. А. Фролов. Эстафету у него принял генерал армии К. А. Мерецков, которому 26 октября 1944 года было присвоено звание Маршала Советского Союза. В подчинении фронта находился Северный флот.
Надо отметить, что на Параде Победы в 1945 году сводный полк Карельского фронта шел первым. Это был единственный фронт, где на одном из участков которого (в районе Мурманска) немецко-фашистские войска так и не смогли нарушить государственную границу СССР. С тех пор по традиции на Парадах Победы 9 мая знамя КФ несут первым среди знамен фронтов.
Октябрь сорок четвертого в Финляндии выдался холодным. В конце месяца ударили крепкие морозы, сковавшие реки льдом. Повышенная влажность пронимала до костей советских военнопленных в лагере № 2 в Карвиа.
Это случилось 17 октября 1944 года. После захвата лагеря советскими воинами начальник УКР СМЕРШ Карельского фронта генерал-майор Алексей Матвеевич Сиднев направил в лагерь группу офицеров-оперработников для изучения контингента.
Освобожденные военнопленные бросились навстречу освободителям. Но вскоре эйфория сменилась скепсисом – в штабной барак потянулась медленно продвигаемая змейка унылой очереди вчерашних военнопленных.
Наши солдаты радовались приближающейся победе. Ловко усевшись на пеньке, молодой солдат пел под нехитрые гитарные аккорды:
Песня доносилась и в штабной барак.
Дождавшись своей очереди, бывший рядовой армейской разведки Стариков, робко вошел в комнату. За столом сидел с красными глазами от усталости лейтенант госбезопасности. Рядом с ним лежала стопка папок.
Внимательно взглянув на вошедшего, лейтенант предложил ему сесть.
– Кто вы?
– Стариков Илья Сергеевич.
– Когда и как вы попали в плен? – задал, в который раз уже ставший привычным, вопрос молодой лейтенант.
– 14 октября 1941 года я в составе разведгруппы отправился в тыл противника за «языком». Пройдя нейтральную полосу, на первом рубеже обороны противника, мы наткнулись на засаду. Я был ранен и таким образом оказался в плену. Работал и в каменных карьерах и на лесоповале все время, приписанным к лагерю № 2 в Карвиа. Но я не сломался, выстоял, а поэтому готов с оружием в руках мстить врагу. Мстить за поруганную и разоренную Отчизну, – бойко с пафосом отвечал вошедший мужик.
«Шустер уж больно, – подумал лейтенант. – Такие бывают или герои, или антигерои».
После опроса Старикова направили для дальнейшей проверки на сборно-пересыльный пункт (СПП) в Ивановскую область. На новом месте он быстро освоился и уже надеялся, что его призовут в армию, где он может «лицом к лицу встретиться и посчитаться с фашистами». А счет к ним, похоже, у него был особый.
Но вместо того, чтобы поскорей попасть в армию, ему предстояла еще одна встреча. На этот раз его визави в кабинете СПП был представитель УКР СМЕРШ Московского военного округа старший оперуполномоченный капитан Махотин, располагавший уже к тому времени первичными данными о предательстве проверяемого. Он зачитал ему, это было 30 ноября 1944 года, постановление на арест.
* * *
Капитан Махотин понимал, что для дальнейшего развития дела нужна солидная свидетельская база, тогда появятся и улики. И вот первая удача – он нашел сослуживца Старикова по 1941 году. Это был чудом уцелевший после тяжелого ранения помкомвзвода Воронин. Он рассказал о «геройстве» той вылазки наших разведчиков, наткнувшихся на неприятельскую засаду, где Стариков добровольно перешел на сторону врага – практически бросил товарищей в бою.
Капитан вскрыл еще одну «нестыковку». По рассказам Старикова, он «весь плен валил лес и корчевал пни в лагере № 2». Но на самом деле туда его доставили финны незадолго до прихода советских войск. Он мало распространялся о прошлом, и часто его видели возле административного барака. Лагерное начальство почему-то благосклонно относилось к новичку и не направляло его на тяжелые работы.
Махонин снова и снова просматривал материалы захваченных лагерных архивов, а также финских разведывательно-диверсионных школ в городах Рованиеми и Петрозаводске. Время было далеко за полночь. От перечитанных сотен дел и бессонницы слипались глаза, хотелось спать – усталость валила с ног. Он несколько раз на мгновение проваливался в неглубокое состояние сна и тут же просыпался. И вдруг его как будто что-то кольнуло. Он встрепенулся, еще раз перевернул прочитанный лист. Неровно скачущие и прыгающие буквы на серой бумаге из донесения финского агента «Сергея» показались ему знакомыми.
«Где-то я уже видел этот почерк… Но где, где? – взволнованно спрашивал сам себя капитан. – Неужели в одном из дел, которые в сейфе?» Сонливость как рукой сняло. Он вскочил со стула, нашел дело Старикова и, словно боясь спугнуть удачу, медленно раскрыл обложку дела № 19950, и с облегчением вздохнул. Автобиография и анкета были написаны тем же почерком, что и агентурные сообщения-доносы «Сергея».
Даже без графологической экспертизы было ясно, что изменник Стариков и агент финской разведки «Сергей» – одно и то же лицо.
На следующий день Махонин приготовился к серьезному психологическому эксперименту. На столе среди прочих дел он отдельно положил серый клочок бумаги с доносом агента «Сергей». Заполняя очередной протокол допроса, он словно машинально отодвинул от себя убийственную для Старикова бумагу. Махонин внимательно наблюдал. Стариков вначале охотно отвечал на вопросы, а потом, когда его взгляд встретился с этой уликой, словно остолбенел. Стал заикаться, и даже какое-то время не мог произнести ни слова, словно впал в ступор. Он побледнел, на лбу показались капельки холодного пота. Стариков с ужасом глядел на ненавистный ему, и теперь предательский клочок бумаги.