– На обычной. А что?
– Переключи на инфра. И добавь увеличение порядков на пять.
Свэн довольно-таки раздраженно перекинул ключ, вывернул тумблер, не глядя, на пять делений.
– Ну и?..
И вдруг наклонился к самому экрану.
– Ого! Тэдди, так это же «танец тройной спирали»! Ну и ну…
Гловэллы впереди шли равносторонним треугольником, широко распластав десятки тончайших многогранных лепестков. Лепестки светились несильным гипнотическим светом догорающих углей, и по их поверхности разбегались мгновенные узоры синих искр – это вспыхивали и сгорали невидимые частицы рассеянной вокруг космической пыли.
Все три цветка медленно вращались вокруг центра треугольника, описывая идеально правильную тройную спираль, – все точно так, как рассказывал Ежи Стравинский, но они со Свэном видели сейчас «танец» не в опасной астероидной толчее, а при отличной видимости, и картина была действительно великолепна.
– Свэн, это надо снять. Такого еще никто не видел.
Свэн заколебался, ожесточенно потирая подбородок.
– С ума сошел. Элементарный топологический анализ точно укажет, где мы снимали. Ученые, конечно, за такую пленку глотку друг другу перегрызут. А для нас – адье, работа. И вообще космос. Ты забыл, что бывает за самовольные «прогулки»?
– Не забыл. Но это же уникальные кадры, Свэн. Ведь мы, по сути, первые, кто видит все по-настоящему. А пленку можно спрятать до лучших времен.
– Да как же ты ее через стерилизатор протащишь? Проглотишь, что ли? Ее ведь и в желудке найдут, если надо… Это тебе не бак с горючкой. Лучше этих красавиц в трал – и все шито-крыто. Без документов, так сказать.
– Жалко проморгать такое, Свэн. Красавицы от нас не уйдут, а вот «танец» уйдет. В трале не растанцуешься.
– Вот навязался на мою голову! Ладно, попробуем. Только чур, снимать буду я. Попробую пленку протащить через посты. У тебя не получится. У тебя слишком подозрительная физиономия.
Свэн с деланым вздохом принялся за съемочную аппаратуру, но видно было, что ему самому очень хочется не упустить редчайший случай, хотя это на самом деле могло иметь довольно-таки грустные последствия для обоих. Неписаный закон фирмы гласил: делай что хочешь, но не попадайся. Попался – пеняй на себя.
– Давай поближе к ним. Так будет интереснее. И раскрой трал на всякий случай. А то вдруг они удирать задумают. Останемся и без портретов, и без самих красавиц.
Свернутый трал, повисший между кораблями серебряной цепочкой, вспух и развернулся в огромное облако. С раскрытым тралом идти было труднее и еще труднее – маневрировать, потому что трал, как парус, уже принимал отголоски могучих вздохов юпитерианской атмосферы, но гловэллы двигались медленно, и догнать их не стоило больших усилий.
Собственно, движением их медлительные перемещения можно было назвать лишь с некоторой нятяжкой. Они, пожалуй, не двигались, а «росли» в пространстве в определением направлении, и рост их напоминал рождение морозного узора на стекле.
До сих пор Тэдди попадались только споры гловэллы – правильные многогранники двух-трех метров в диаметре, представляющие собой кристаллические агрегаты настолько сложного состава и строения, что одно только их описание занимало тома монографий и казалось не специалисту чистейшей абракадаброй.
Из этих спор в космических лабораторих удавалось выращивать невероятные «цветы» – полукилометровые веретена из паутинообразных лепестков, которые оказались бесценным кладом и для науки, и для промышленности. Именно гловэлла открыла науке секреты гравитации и позволила промышленности построить первую антигравитационную систему.
Появились целые «плантации» гловэллы, космические «огороды», где из найденных спор выращивали чудесные соцветья. Через год веретено переставало расти, а еще через несколько дней рассыпалось на тысячи стабильных кристаллических образований. Вот эти-то образования и были драгоценным «урожаем» для самых разных технических отраслей: остатки «живого метеора» шли в антигравитаторы ракет, в моторы гравилетов, в «мозги» кибернетических устройств, на нужды электроники и биотехники.
Звездная гостья оказалась замечательным подарком Большого Космоса, легко и просто решив технические проблемы, казавшиеся до сих пор не разрешимыми.
Но беда в том, что аппетиты техники росли, а гловэлла в искусственных условиях расти не хотела. Вернее, не хотела размножаться. И совсем не было ясно, может ли она вообще размножаться. Потому что никто и никогда этого не видел.
А споры попадались все реже. Распустившиеся гловэллы – и подавно. И немудрено, что рассказ Ежи Стравинского о трех гловэллах и о их фантастическом «танце» вызвал столько шума истолько недоверия.
А поляк ничего не выдумывал. Просто в этом астероидном аду невозможно было подойти ближе. Тэдди со Свэном повезло несравненно больше.
Эти три веретена были гигантами по сравнению с «огородными образцами» – не меньше трех километров в длину – и, главное, передвигались. Правда, весьма своеобразно.
Поначалу казалось, что веретена, медленно вращаясь вокруг оси, каким-то образом ввинчиваются в пространство, как гигантские шурупы. Но скоро Тэдди понял, что это не так.
На острие веретена шевелилось что-то вроде усов. Точнее, не шевелилось, а росло. В пространство по спирали выпячивалась нить стремительно растущих кристаллов. Ее догоняла вторая нить, третья, и вот уже возникал, словно нарисованный, на темно-сером светящийся каркас будущего лепестка. Каркас заполнялся матовой паутиной, и стометровый тонкий лист начинал работать – на его поверхности сказочными узорами загорались и гасли искры космической пыли.