- Это что, какой-то шифр? Удивился Макгрегор.
- Не для него, - ответил я, не меняя невозмутимого выражения лица. - Надо было бы объяснить тебе, о чем мы разговаривали прошлой ночью, но это заняло бы слишком много времени. Во всяком случае, как я уже говорил, когда я проснулся, я точно знал, что тебе сказать. - Все это время я не сводил глаз с О'Мары. - И сон тут был ни при чем.
Что за сон? - спросил Макгрегор, начиная злиться.
- Сон, который я только что рассказывал тебе. Послушай, дай мне договориться с ним.
- Официант! позвал Макгрегор…!- Узнайте у этих джентльменов, что они хотят выпить, хорошо? -т И нам: - Пойду отолью.
- Ситуация такая, продолжал я, обращаясь к О'Маре, - тебе повезло, что ты потерял отца, будучи еще ребенком. Теперь ты можешь обрести отца подлинного - и подлинную мать. Но важнее все-таки обрести отца, нежели мать. Ты уже обрел нескольких отцов, но не знаешь об этом. Ты богач, парень. Зачем воскрешать мертвого? Обернись лицом к живым! Черт подери, кругом полно отцов, куда ни глянь, отцов лучших, чем тот, что дал тебе свое имя, или тот, что отправил тебя в приют. Чтобы найти подлинного своего отца, сперва надо стать хорошим сыном.
О'Мара только часто моргал.
- Продолжай, - попросил он, - это звучит интересно, хотя я ни черта не понимаю.
- Но это просто, - сказал я. - Вот смотри - возьмем, к примеру, меня. Ты когда-нибудь задумывался над тем, как тебе повезло, что ты нашел меня? Я тебе не отец, зато какой отличный брат. Задаю я тебе какие-нибудь дурацкие вопросы, когда ты даешь мне деньги? Заставляю искать работу? Говорю что-нибудь, если ты день напролет валяешься в постели?
- Что все это значит? - требовательно спросила Мона, невольно улыбаясь.
- Ты отлично знаешь, о чем я говорю, - откликнулся я. -О Ему нужно, чтобы его любили.
- Всем нам это нужно, - сказала Мона.
- Ничего нам не нужно, - возразил я. - Если уж говорить правду. Мы счастливчики, каждый из нас. Едим каждый день, хорошо спим, читаем книги, которые нам нравятся, ходим иногда посмотреть какое-нибудь шоу… а еще у нас есть друзья, то есть мы сами. Отец? На кой он нам сдался? Слушайте, тот сон мне все объяснил. Даже велик мне не нужен. Если я могу покататься во сне, прекрасно! Это лучше, чем на самом деле. Во сне не проколешь колесо; а если проколешь, это ничего не значит. Можно кататься весь день и всю ночь и ничуть не устанешь. Тед был прав. Нужно научиться снолечению… Не приснись мне тот сон, я не встретился бы сегодня с Макфарландом. О, я же еще не рассказал вам об этом? Ну ничего, как-нибудь в другой раз. Главное в том, что я получил возможность писать - для нового журнала. И возможность путешествовать…
- Ты мне ничего не говорил об этом, - навострила уши Мона. - Я хочу знать…
- О, звучит это прекрасно, - сказал я, - но боюсь, опять ничего не выйдет.
- Не понимаю, объясни, - настаивала Мона. - Что ты будешь писать для него?
- Историю своей жизни, ни больше ни меньше.
- А?…
- Не думаю, что смогу. Во всяком случае так, как он хочет.
- Ты чокнутый, - заметил О'Мара.
- Собираешься отказаться? - спросила Мона, совершенно сбитая с толку.
- Мне надо подумать.
- Ничего не соображаю, - заволновался О'Мара. - Такой шанс выпадает раз в жизни, а ты… ведь человек вроде Макфарланда может в два счета сделать тебя знаменитым.
- Знаю, - ответил я, - но именно этого я и боюсь. Еще не готов к тому, чтобы стать знаменитым, не готов к успеху. Или, вернее, не хочу такого рода успеха. Между нами - говорю вам как на духу, - я не умею писать. Пока не умею! Я это понял в ту минуту, когда он предложил написать эти чертовы очерки. Потребуется много времени, прежде чем я научусь говорить то, что хочу сказать. Может быть, не научусь никогда. И скажу вам другое, раз уж затронул эту тему… До того как это произойдет, я не хочу нигде работать… ни в рекламе, ни в газете, ни где-то еще. Все, что я хочу, - это брести своей дорогой. Повторяю, я знаю, что делаю. Чего хочу. Может быть, это неразумно, но это мой путь. Не могу я идти никакой другой дорогой, это вы понимаете?
О'Мара молчал, но я чувствовал, что он меня одобряет. Для Моны это, конечно, было слишком. Она-то считала, что я недооцениваю себя, но была ужасно довольна, что я не собираюсь идти работать. Она снова повторила то, что говорила мне всегда: «Я Хочу, чтобы ты поступал так, как велит тебе душа, Вэл. Не хочу, чтобы ты думал о чем-то еще, кроме своей работы. Не важно, сколько на это уйдет времени, десять лет, двадцать. Не важно, если ты никогда не добьешься успеха. Просто пиши!»
- На это уйдет десять лет? - спросил вернувшийся в этот момент Макгрегор.
- На то, чтобы стать писателем, ответил я, добродушно улыбнувшись.
- Ты все о том же? Забудь! Ты и сейчас писатель, Генри, только никто не знает об этом, кроме тебя. Вы уже кончили есть? Мне надо кое-куда заехать. Пошли отсюда. Я подброшу вас до дому.
Мы спешно покинули ресторан. Он вечно спешил, этот Макгрегор, даже, как оказалось, играя в покер. «Дурная привычка, - сказал он, ни к кому не обращаясь. - Я даже никогда не выигрываю. Будь у меня настоящее дело, я б не занимался такой ерундой. А так я просто убиваю время».
- Зачем тебе убивать время? - спросил я. - Разве не можешь остаться с нами? Точно так же мог бы убить время, болтая с нами. То есть если тебе непременно надо убивать время.
- Ты прав, - рассудительно ответил он, - никогда об этом не задумывался. Не знаю, но у меня потребность быть постоянно в движении. Это моя слабость.
- Ты хоть читаешь что-нибудь?
- Пожалуй что нет, Генри, - засмеялся он. - Жду, когда ты напишешь свою книгу. Может, тогда опять начну читать. - Он закурил сигарету. - Нет, иногда я раскрываю какую-нибудь книжку, - застенчиво признался он, - но все что-то не то попадается. Потерял я вкус к чтению. Прочитываю несколько строк, чтобы скорее заснуть, правда, Генри. Теперь я так же не способен читать Достоевского, или Томаса Манна, или Гарди, как и готовить. Не хватает терпения… и интереса нет. На работе слишком изматываешься. Помнишь, Хэл, как я учился, когда мы были мальчишками? Господи, как я был тогда честолюбив! Готов был мир перевернуть, помнишь? А теперь… ладно… черт с ним! В моем деле начхать, читал ты Достоевского или нет. Важно одно - способен ли выиграть процесс? Уверяю тебя, для этого не нужно иметь большого ума. Если ты действительно не дурак, стараешься отвертеться от выступлений в суде. Чтобы другие делали за тебя грязную работу. Да, это известное дело, Генри. С души воротит талдычить одно и то же. Если хочешь, чтобы руки оставались чистыми, нельзя становиться юристом. Потому что в ином случае будешь голодать… Я вот вечно упрекаю тебя, что ты ленивый сукин сын. Но наверное, я тебе завидую. Тебе, похоже, всегда хорошо. Тебе хорошо, даже когда ты подыхаешь с голоду. Мне никогда не бывает хорошо. Зачем я женился, ума не приложу. Наверное, чтобы сделать несчастным другого человека. Просто удивительно, как я тираню ее. Чего бы она ни делала, мне все не так. Только и знаю, что орать на нее.
- Брось, сказал я, чтобы подбодрить его, - не такой ты плохой, каким себе кажешься.
- Ты так думаешь? Пожил бы со мной несколько дней. Послушай, я такое ничтожество, что сам себе противен - как тебе это нравится?
- Почему бы тогда не перерезать себе горло? - широко улыбнулся я. - В самом деле, когда все так плохо, ничего другого не остается.
- И это ты мне говоришь? - закричал он. - Я каждый день об этом думаю. Да, сэр, - он резко стукнул кулаком по баранке, - каждый день я спрашиваю себя, стоит жить дальше или нет.
- Беда в том, что это у тебя не серьезно, - сказал я. - Надо только спросить себя, и поймешь.
- Ты не прав, Генри! Все гораздо сложнее, - запротестовал он. - Хотел бы я, чтобы было так просто. Подбросить монетку и сделать, как она ляжет.
- Это не способ, - отозвался я.
- Знаю, Генри, знаю. Но и ты знаешь меня. Помнишь былые времена? Господи, я даже не мог решить, сходить в сортир или не сходить. - Он принужденно засмеялся, -г Ты заметил, что чем становишься старше, тем меньше все зависит от нас. Ты уже не споришь на каждом шагу. Только ворчишь. из