Если бы не пустота в глазах, никто бы не подумал, что Лаура безумна. Она пела с душой, отвечала на наши шутки и безобидные насмешки, с удовольствием ела. Вскоре, однако, она стала клевать носом совершенно как ребенок. Мы отнесли ее в спальню и уложили в кровать. Флетчер склонился над ней и поцеловал в лоб.
- Если вы, ребята, подождете минуту, - сказал он, - я, пожалуй, смогу раздобыть еще малость джину. Хочу заглянуть к соседу.
Несколько минут спустя он вернулся и принес полбутылки бурбона, а заодно пакетик с пирожными. Мы снова поставили кофейник на огонь, разлили бурбон по стаканам и уселись поболтать, время от времени подбрасывая полешки в старую пузатую печурку. Это был первый наш приятный и радостный вечер в Джексонвилле.
- Я тоже оказался в таком положении, когда приехал сюда, сказал Флетчер. Потом как-то наладилось… Нед, почему бы тебе не попробовать удачи в газете? У меня там есть друг, один из редакторов. Может, он даст какую-нибудь работенку.
- Но я не писатель, - ответил Нед.
- Какого черта, Генри напишет за тебя все, что нужно, - сказал О'Мара.
- Вы могли бы пойти вдвоем, - предложил Флетчер.
Перспектива получить работу так воодушевила нас, что мы пустились в пляс посредине комнаты.
- Давайте выпьем за дружбу, - попросил Флетчер. Мы выпили и вновь запели, негромко, чтобы не тревожить Лауру.
- Не надо о ней беспокоиться, сказал Флетчер, - она спит как ангел. Она и есть ангел. Я в самом деле так думаю, и знаете почему? Она не приспособлена жить в нашем мире.
- Иногда я думаю, надо благодарить судьбу, что она в таком состоянии.
Он показал нам некоторые свои работы, которые хранил в больших сундуках. Они оказались не так плохи. По крайней мере он был хорошим рисовальщиком. В юности он объездил всю Европу, жил в Париже, Мюнхене, Риме, Праге, Будапеште, Берлине. Даже получил несколько премий.
- Доведись мне прожить жизнь заново, сказал он, - я бы совсем ничего не делал. Бродил бы по свету. Почему вы, ребята, не отправитесь на Запад? В тех краях еще полно свободного места.
Мы переночевали на полу в студии Флетчера. Наутро я и Нед пошли к газетчику. После краткой беседы мою кандидатуру отвергли. Но Нед получил шанс попробовать себя, написав несколько статей. Черную работу, естественно, делать предстояло мне.
Теперь нам надо было лишь потуже затянуть пояса и дождаться дня выплаты. До него оставалось еще две недели.
В тот же день О'Мара взял меня с собой к ирландскому священнику, чей адрес ему кто-то дал. От сестры, открывшей нам, так и веяло холодом. Спускаясь по ступенькам, мы увидели благого отца, который выводил из гаража свой «паккард». О'Мара попытался было попросить его о помощи. Для смелости он даже глотнул вонючего дыма гаванской сигары, которою пыхтел отец Хулигэн. «Убирайтесь прочь и не злите меня!» Вот все, на что расщедрился отец Хулигэн.
Вечером я в одиночестве бродил по улицам. Проходя мимо большой синагоги, я услышал поющий хор. Это была еврейская молитва, и звучала она волшебно. Я вошел и сел в задних рядах. Когда служба закончилась, я прошел вперед и перехватил раввина. Я хотел сказать ему: «Реббе, мне очень плохо…» Но у малого был очень серьезный вид, не располагавший к дружескому общению. В нескольких словах я поведал ему свою историю, подводя к тому, чтобы он накормил меня или дал талон на обед и ночлег, если возможно. Я не решился упомянуть, что нас трое.
- Но ведь вы не еврей? - спросил он и покосился на меня, словно был не вполне уверен.
- Нет, но я голоден. Какая разница, кто я?
- Почему вы не попробуете обратиться за помощью в христианскую церковь?
- Пробовал. Кроме того, я и не христианин. Я обычный язычник.
Он нехотя нацарапал несколько слов на клочке бумаги, сказав, чтобы я шел с его запиской в приют Армии спасения.
Я немедленно отправился туда затем лишь, чтобы услышать в ответ» что У них нет мест.
- Можете вы дать мне чего-нибудь поесть? - попросил я.
Мне известно было, что столовая давно закрыта.
-Я бы съел что угодно, - не отставал я. - Может, у вас найдется хотя бы гнилой апельсин или банан?
Человек за столом странно посмотрел на меня. Но не двинулся с места.
- Можете вы дать мне десять центов - всего десять центов? - продолжал умолять я.
Скривив физиономию, он полез в карман и кинул мне монетку.
- А теперь проваливай! - сказал он. - Вам, бездельникам, место только на Севере, откуда все вы приехали.
Я повернулся и, не говоря ни слова, вышел. На главной улице мне встретился симпатичный парень, продававший га-зеты. Что-то в его облике побудило меня заговорить с ним.
- Привет! - сказал я. Как дела?
- Не так уж плохо, приятель. Ты откуда, из Нью-Йорка?
- Да, а ты?
- Джерси-Сити,
- Потрясающе!
Несколько минут спустя я уже помогал ему продавать га-зеты. Мне понадобилось больше часа, чтобы продать несколько экземпляров, которые он мне дал. Но все же удалось заработать несколько центов. Я поспешил в Y. М. С. А. и нашел там О'Мару, дремлющего с газетой на коленях в большом кресле.
- Пошли перекусим,- сказал я, решительно тряся его за плечо.
- Отчего не пойти,- с иронией ответил он, - пошли. Я предпочитаю «Дельмонико».
- Нет, серьезно. Я только что заработал несколько центов, хватит на кофе с пончиками. Пошли.
Он мгновенно вскочил. По дороге я рассказал о своих похождениях.
- Давай отыщем этого парня, предложил О'Мара. - Похоже, он настоящий друг. Из Джерси-Сити, говоришь? Вот это да!
Парня звали Муни. Он свернул торговлю, чтобы пойти перекусить с нами.
- Можете ночевать у меня, - предложил Муни. - Свободная кушетка найдется. Все лучше, чем спать в каталажке.
На другой день мы по его совету зашли со двора в контору газеты, чтобы взять по пачке свежего выпуска.
Деньгами нас ссудил, конечно, наш друг Муни. Там уже толк-лось полсотни мальчишек, норовивших протиснуться вперед. Пришлось оттаскивать их от окошка за железный барьер. Вдруг я почувствовал, как кто-то карабкается мне на спину. Это был маленький негритенок, пытавшийся через мою голову схватить свою пачку газет. Я стряхнул его со спины, и он полез у меня под ногами. Мальчишки смеялись и издевались надо мной. Ничего не оставалось, как тоже засмеяться. Как бы там ни было, вскоре мы нагрузились газетами и зашагали по улице. Было невероятно трудно раскрыть рот и вопить, как это делали все продавцы газет. Я попробовал было совать газету прохожим. Но так у меня вообще никто не покупал.
Я стоял с довольно-таки глупым видом, когда подошел Муни. «Так газеты не продают, - сказал он. Посмотри, как я это делаю!» И с этими словами он понесся, размахивая газе-той и вопя: «Экстренный выпуск! Все о большом броо… ииие…» Мне стало любопытно, о какой такой великой новости сообщала газета, поскольку не мог разобрать главное слово в вопле Муни. Взглянул на первую страницу, чтобы прочитать заголовок. Похоже, не только великой, но вообще никакой новости не было.
- Ори что угодно, - втолковывал мне Муни, - но только во всю глотку! И не стой на одном месте. Двигайся! Надо действовать шустрее, если хочешь избавиться от своей пачки, пока не вышел следующий выпуск.
Я делал все, что мог. Носился как угорелый из конца в конец улицы, потом нырнул в боковую. Вскоре я очутился в парке. Продать удалось всего три или четыре экземпляра. Я бросил связку на землю, сел на скамью и стал смотреть на уток, плававших в пруду. Все инвалиды, все чахлые и хилые повыползали из своих нор, чтобы погреться на солнышке. Парк больше походил на двор Дома ветеранов. Старый хрыч, сидевший рядом, попросил газету, чтобы прочесть сводку погоды. Я блаженно дремал, пока он не прочитал всю газету насквозь. Когда он ее вернул, я попытался аккуратно ее сложить, чтобы она не потеряла товарный вид.
На выходе из парка меня остановил полицейский, пожелавший купить газету, чем едва не испортил мне настроение.
К тому времени как на улицах должен был появиться очередной выпуск, я продал ровно семь экземпляров. Я разыскал О'Мару. У того дела были чуть лучше, но тоже нечем особо похвастать.