Шрифт
Фон
«Все тот же сон, живой и давний…»
Все тот же сон, живой и давний,
Стоит и не отходит прочь:
Окно закрыто плотной ставней,
За ставней – стынущая ночь.
Трещат углы, тепла лежанка,
Вдали пролает сонный пес…
Я встал сегодня спозаранку
И мирно мирный день пронес.
Беззлобный день так свято долог!
Все – кроткий блеск, и снег, и ширь!
Читать тут можно только Пролог
Или Давыдову Псалтирь.
И зной печной в каморке белой,
И звон ночной издалека,
И при лампадке нагорелой
Такая белая рука!
Размаривает и покоит,
Любовь цветет проста, пышна,
А вьюга в поле люто воет,
Вьюны сажая у окна.
Занесена пургой пушистой,
Живи, любовь, не умирай!
Настал для нас огнисто-льдистый,
Морозно-жаркий, русский рай!
Ах, только б снег, да взор любимый,
Да краски нежные икон!
Желанный, неискоренимый,
Души моей давнишний сон!
Бисерные кошельки
I
Ложится снег… Печаль во всей природе.
В моем же сердце при такой погоде,
Иль в пору жарких и цветущих лет
Печаль все о тебе, о мой корнет,
Чью прядь волос храню в своем комоде.
Так тягостно и грустно при народе,
Когда приедет скучный наш сосед!
Теперь надолго к нам дороги нет!
Ложится снег.
Ни смеха, ни прогулок нет в заводе,
Одна нижу я бисер на свободе:
Малиновый, зеленый, желтый цвет, –
Твои цвета. Увидишь ли привет?
Быть может, ведь и там, в твоем походе
Ложится снег!
II
Я видела, как в круглой зале
Гуляли вы, рука с рукой;
Я слышала, что вы шептали,
Когда, конечно, вы не ждали.
Что мной нарушен ваш покой.
И в проходной, на геридоне,
Заметила я там письмо!
Когда вы были на балконе,
Луна взошла на небосклоне
И озарила вас в трюмо.
Мне все понятно, все понятно,
Себя надеждой я не льщу!..
Мои упреки вам не внятны?
Я набелю румянца пятна
И ваш подарок возвращу.
О, кошелек, тебя целую;
Ведь подарил тебя мне он!
Тобой ему и отомщу я:
Тебя снесу я в проходную
На тот же, тот же геридон!
Дом
Какая-то лень недели кроет,
Замедляют заботы легкий миг, –
Но сердце молится, сердце строит:
Оно у нас плотник, не гробовщик.
Веселый плотник сколотит терем.
Светлый тес – не холодный гранит.
Пускай нам кажется, что мы не верим:
Оно за нас верит и нас хранит.
Оно все торопится, бьется под спудом,
А мы – будто мертвые: без мыслей, без снов…
Но вдруг проснемся пред собственным чудом:
Ведь мы все спали, а терем готов.
Но что это, Боже? Не бьется ль тише?
Со страхом к сердцу прижалась рука…
Плотник, ведь ты не достроил крыши,
Не посадил на нее конька!
«Не губернаторша сидела с офицером…»
Не губернаторша сидела с офицером,
Не государыня внимала ординарцу,
На золоченом, закрученном стуле
Сидела Богородица и шила,
А перед ней стоял Михал-Архангел,
О шпору шпора золотом звенела,
У палисада конь стучал копытом,
А на пригорке полотно белилось.
Архангелу Владычица сказала:
«Уж, право, я, Михайлушка, не знаю,
Что и подумать. Неудобно слуху.
Ненареченной быть страна не может.
Одними литерами не спастися.
Прожить нельзя без веры и надежды
И без царя, ниспосланного Богом.
Я женщина. Жалею и злодея.
Но этих за людей я не считаю.
Ведь сами от себя они отверглись
И от души бессмертной отказались.
Тебе предам их. Действуй справедливо».
Умолкла, от шитья не отрываясь.
Но слезы не блеснули на ресницах,
И сумрачен стоял Михал-Архангел.
А на броне пожаром солнце рдело.
«Ну, с Богом!» – Богородица сказала,
Потом в окошко тихо посмотрела
И молвила: «Пройдет еще неделя,
И станет полотно белее снега».
Максимилиан Волошин (1877–1932)
Когда время останавливается
1
Тесен мой мир. Он замкнулся в кольцо.
Вечность лишь изредка блещет зарницами.
Время порывисто дует в лицо.
Годы несутся огромными птицами.
Клочья тумана – вблизи… вдалеке…
Быстро текут очертанья.
Лампу Психеи несу я в руке –
Синее пламя познанья.
В безднах скрывается новое дно.
Формы и мысли смесились.
Все мы уж умерли где-то давно…
Все мы еще не родились.
<15 июня 1904. St. Cloud>
2
Быть заключенным в темнице мгновенья,
Мчаться в потоке струящихся дней.
В прошлом разомкнуты древние звенья,
В будущем смутные лики теней.
Гаснуть словами в обманных догадках,
Дымом кадильным стелиться вдали.
Разум запутался в траурных складках,
Мантия мрака на безднах земли.
Тени Невидимых жутко громадны,
Неосязаемо близки впотьмах.
Память – неверная нить Ариадны –
Рвется в дрожащих руках.
Время свергается в вечном паденье,
С временем падаю в пропасти я.
Сорваны цепи, оборваны звенья,
Смерть и Рожденье – вся нить бытия.
<Июль 1905>
3
И день и ночь шумит угрюмо,
И день и ночь на берегу
Я бесконечность стерегу
Средь свиста, грохота и шума.
Когда ж зеркальность тишины
Сулит обманную беспечность,
Сквозит двойная бесконечность
Из отраженной глубины.
<1903>
4
Валерию Брюсову
По ночам, когда в тумане
Звезды в небе время ткут,
Я ловлю разрывы ткани
В вечном кружеве минут.
Я ловлю в мгновенья эти,
Как свивается покров
Со всего, что в формах, в цвете,
Со всего, что в звуке слов.
Да, я помню мир иной –
Полустертый, непохожий,
В вашем мире я – прохожий,
Близкий всем, всему чужой.
Ряд случайных сочетаний
Мировых путей и сил
В этот мир замкнутых граней
Влил меня и воплотил.
Как ядро, к ноге прикован
Шар земной. Свершая путь,
Я не смею, зачарован,
Вниз на звезды заглянуть.
Что одни зовут звериным,
Что одни зовут людским –
Мне, который был единым,
Стать отдельным и мужским!
Вечность с жгучей пустотою
Неразгаданных чудес
Скрыта близкой синевою
Примиряющих небес.
Мне так радостно и ново
Все обычное для вас –
Я люблю обманность слова
И прозрачность ваших глаз.
Ваши детские понятья
Смерти, зла, любви, грехов –
Мир души, одетый в платье
Из священных лживых слов.
Гармонично и поблёкло
В них мерцает мир вещей,
Как узорчатые стекла
В мгле готических церквей…
В вечных поисках истоков
Я люблю в себе следить
Жутких мыслей и пороков
Нас связующую нить.
Когда ж уйду я в вечность снова?
И мне раскроется она,
Так ослепительно ясна,
Так беспощадна, так сурова
И звездным ужасом полна!
Шрифт
Фон