Татьяна Ахметова - Озорные стихи (Устами народа-2) - 1997 стр 5.

Шрифт
Фон

Скажу, что был он кирасир).

Стоит он пасмурный и пьяный,

Устал бродить один везде,

С досадой глядя на фонтаны,

Стоит — и чешет он муде.

«Ебена мать! два года в школе,

А от роду — смешно сказать —

Лет двадцать мне и даже боле;

А не могу еще по воле

Сидеть в палатке иль гулять!

Нет, видишь, гонят, как скотину!

Ступай-де в сад, да губ не дуй!

На жопу натяни лосину,

Сожми муде да стисни хуй!

Да осторожен будь дорогой:

Не опрокинь с говном лотка!

Блядей не щупай, курв но трогай!

Мать их распроеби! тоска!»

Умолк, поникнув головою.

Народ, шумя, толпится вкруг

Вот кто-то легкою рукою

Его плеча коснулся вдруг;

За фалды дернул, тронул каску…

Повеса вздрогнул, изумлен:

Романа чудную завязку

Уж предугадывает он

И, слыша вновь прикосновенье,

Он обернулся с быстротой,

И ухватил… о восхищенье!

За титьку женскую рукой.

В плаще и в шляпе голубой,

Маня улыбкой сладострастной,

Пред ним хорошенькая блядь;

Вдруг вырвалась, и ну бежать!

Он вслед за ней, но труд напрасный!

И по дорожкам, по мостам,

Легко, как мотылек воздушный,

Она кружится здесь и там;

То, удаляясь равнодушно,

Грозит насмешливым перстом,

То дразнит дерзким языком.

Вот углубилася в аллею;

Все чаще, глубже; он за нею,

Схватясь за кончик палаша,

Кричит: «Постой, моя душа!»

Куда! красавица не слышит,

Она все далее бежит:

Высоко грудь младая дышит,

И шляпка на спине висит.

Вдруг оглянулась, оступилась,

В траве запуталась густой,

И с обнаженною пиздой

Стремглав на землю повалилась.

А наш повеса тут как тут,

Как с неба, хлоп на девку прямо!

«Помилуйте! в вас тридцать пуд!

Как этак обращаться с дамой!

Пустите! что вы? ой!» — «Молчать!

Смотрите, лихо как ебать!»

Все было тихо. Куст зеленый

Склонился мирно над четой.

Лежит на бляди наш герой.

Вцепился в титьку он зубами,

«Да что вы, что вы?» — Ну скорей!

«Ах боже мой, какой задорный!

Пустите, мне домой пора!

Кто вам сказал, что я такая?»

— На лбу написано, что блядь!

И закатился взор прекрасный,

И к томной груди в этот миг

Она прижала сладострастно

Его угрюмый, красный лик.

— Скажи мне, как тебя зовут? —

«Маланьей». — Ну, прощай, Малаша. —

«Куда ж?» — Да разве киснуть тут?

Болтать не любит братья наша;

Еще в лесу не ночевал

Ни разу я. — «Да разве ж даром?»

Повесу обдало как варом,

Он молча муде почесал.

— Стыдись! — потом он молвил важно:

Уже ли я красой продажной

Сию минуту обладал?

Нет, я не верю! — «Как не веришь?

Ах сукин сын! подлец, дурак!»

— Ну, тише! Как спущу кулак,

Так у меня подол обсерешь!

Ты знай: я не балую дур:

Когда ебу, то upor amour!

Итак, тебе не заплачу я:

Но если ты простая блядь,

То знай: за честь должна считать

Знакомство юнкерского хуя! —

И, приосанясь, рыцарь наш,

Насупив брови, покосился,

Под мышку молча взял палаш,

Дал ей пощечину — и скрылся.

И ночью, в лагерь возвратясь,

В палатке дымной, меж друзьями

Он рек, с колен счишая грязь:

«Блажен, кто не знаком с блядями!

Блажен, кто под вечер в саду

Красотку добрую находит,

Дружится с ней, интригу сводит —

И плюхой платит за пизду!»

Аполлон Григорьев

ПРОЩАНИЕ С ПЕТЕРБУРГОМ

Прощай, холодный и бесстрастный

Великолепный град рабов,

Казарм, борделей и дворцов,

С твоею ночью, гнойно-ясной,

С твоей холодностью ужасной

К ударам палок и кнутов.

С твоею подлой царской службой,

С тврим тщеславьем мелочным,

С твоей чиновнической жопой,

Которой славны, например,

И Калайдович, и Лакьер.

С твоей претензией — с Европой

Идти и в уровень стоять.

Будь проклят ты, ебена мать!

Николай Некрасов

Наконец из Кенигсберга

Я приблизился к стране,

Где не любят Гуттенберга

И находят вкус в говне.

Выпил русского настою,

Услыхал «ебену мать»,

И пошли передо мною

Рожи русские писать.

Анакреон Клубничкин

КОЛЫБЕЛЬНАЯ ПЕСНЬ

Спи, мой хуй толстоголовый,

Баюшки-баю,

Я тебе, семивершковый,

Песенку спою.

Безобразно и не в меру

Еб ты в жизнь свою,

Сонькой начал ты карьеру,

Баюшки-баю.

Помнишь, как она смутилась,

Охватил всю страх,

Когда в первый раз явился

Ты у ней в руках?

Но когда всю суть узнала,

Голову твою

Тихо гладила, ласкала,

Баюшки-баю.

Расцветал ты понемногу

И расцвел, друг мой,

Толщиной в телячью ногу,

Семь вершков длиной.

И впоследствии макушку

Так развил свою,

Что годился на толкушку,

Баюшки-баю.

Очень жаль, что не издали

Нам закон такой,

Что давали тем медали.

У кого большой.

Мне, наверное, бы дали

За плешь на хую.

Уж мотались бы медали,

Баюшки-баю.

Помнишь, девки чуть не в драку

Нам давали еть.

Как заправишь через сраку —

Любо поглядеть.

Да, работали на славу

Ваша оценка очень важна

0
Шрифт
Фон

Помогите Вашим друзьям узнать о библиотеке