Слева от нас виден белый силуэт лабораторного комплекса, за ним смутно вырисовывается Старый порт с похожими на гигантскую деревянную сороконожку доками. Справа — Тьюки-бридж, по нему и дальше, вдоль границы, выстроилась длинная цепочка сторожевых будок. Алекс перехватывает мой взгляд.
— Правда, красиво?
Мост весь в серо-зеленых пятнах, черных потеках и водорослях, водоросли растут по косой, и кажется, что мост кренится от ветра.
— Тебе не кажется, что он прогнил? — Я морщу нос. — Моя сестра все время говорит, что когда-нибудь он обвалится, просто возьмет и рухнет в океан.
Алекс смеется.
— Я не про мост, — он кивает чуть в сторону от моста. — Я о том, что за мостом. — Тут он на мгновение запинается и продолжает: — О Дикой местности.
За мостом Тьюки-бридж северная граница идет вдоль дальнего берега Глухой бухты. Пока мы стоим в воде у буйков, небо начинает темнеть, и в сторожевых будках один за другим загораются огни — знак того, что скоро надо будет идти домой. Вода начинает прибывать и уже закручивается вокруг меня маленькими водоворотами, но я все равно не могу заставить себя оторваться от буйка. За мостом синхронно, как беспрестанно видоизменяющаяся стена, раскачиваются густые леса Дикой местности, они образуют широкий клин, который направлен в сторону Глухой бухты и разделяет Портленд и Ярмут. Оттуда, где стоим мы с Алексом, видна лишь маленькая его часть — ни огней, ни лодок, ни домов, только загадочная непроницаемая темнота. Но я знаю, что Дикая местность тянется на мили и мили в глубь материка через всю страну и, как монстр, окружает своими щупальцами цивилизованные территории.
Может быть, виной тому наш забег к буйкам, может, моя победа или то, что Алекс не стал критиковать мою семью, когда я рассказала ему о маме, но сейчас мне так хорошо, я так счастлива, что мне хочется рассказать что-нибудь Алексу или спросить его о чем-нибудь.
— Можно, я скажу тебе что-то по секрету? — спрашиваю я.
Ответ мне на самом деле не нужен, и от сознания этого у меня голова идет кругом, я совсем не чувствую страха.
— Я много об этом думала. О Дикой местности, о том, какая она… и о заразных, существуют они на самом деле или нет… — Боковым зрением я вижу, что Алекс вздрогнул, и поэтому продолжаю: — Я думала… то есть я воображала, будто мама не умерла, понимаешь? Будто бы она сбежала в Дикую местность. Понятно, это ничем не лучше. Наверное, мне просто не хотелось, чтобы она исчезла навсегда. Мне становилось легче, когда я представляла, что она живет где-то, поет…
У меня не хватает слов, удивительно, до чего хорошо мне с Алексом. И я ему за это благодарна.
— А ты?
— Что я?
Алекс смотрит на меня как-то странно, как будто я его обидела, но это глупо.
— Ты, когда был маленьким, думал о Дикой местности? Ну, просто так, как будто играешь?
Алекс бросает на меня косой взгляд и кривится.
— Да, конечно. Много раз. — Он протягивает руку в мою сторону и хлопает ладонью по буйку. — Никаких буйков. Никаких стен. Никто за тобой не наблюдает. Свобода и простор, куда ни посмотри. Я до сих пор об этом думаю.
Я удивленно таращусь на Алекса. Сейчас уже никто не пользуется такими словами — «свобода», «простор». Это устаревшие слова.
— До сих пор? Даже после этого?
Непреднамеренно, даже не думая о том, что делаю, я слегка касаюсь шрама на шее Алекса.
Он шарахается от меня как ошпаренный, и я поскорее убираю руку.
— Лина… — У Алекса какой-то странный голос, как будто мое имя неприятное на вкус.
Я знаю, мне не следовало дотрагиваться до него. Есть границы, которые я не имею права преступать, и он должен напомнить мне об этом, о том, что значит быть неисцеленной.