«Из жалости». Я поскорее выбрасываю эти слова из головы, как, оказывается, трудно даже в мыслях их произнести. Весь день я старательно пыталась не думать, с чего бы это Алекс так вдруг ко мне проникся. Я даже представляла — это было секундное помешательство, — что после моей эвалуации мне выберут его в мужья. От этой мысли мне тоже пришлось избавиться. Алекс уже получил свой список рекомендуемых кандидатур для брака, список получают еще до исцеления, сразу после эвалуации. Он еще не женат, потому что еще не закончил учебу, нет и все. Но после окончания учебы он сразу женится.
Естественно, после этого я стала представлять себе, какую девушку ему подобрали. Я решила, что она, наверное, такая, как Хана, — блондинка с блестящими волосами и с этой способностью даже с простым хвостом выглядеть грациозно, как балерина.
На пляже кроме нас еще четверо: мамаша с ребенком в сотне футов от нас и взрослая пара, прогуливающаяся вдоль берега. Мамаша сидит на складном парусиновом стуле и тупо смотрит на горизонт. Малыш тем временем шлепает ножками по воде. Ему не больше трех лет. Вот он падает и взвизгивает (больно или понравилось?), потом с трудом встает на ноги и идет к матери. Пара, мужчина и женщина, гуляют, не касаясь друг друга. Они, должно быть, женаты. Оба смотрят прямо перед собой, не разговаривают и не улыбаются. Они спокойны, как будто находятся внутри невидимого пузыря, который защитит их от любых неприятностей.
Я приближаюсь к Алексу, он оборачивается, видит меня и улыбается. Солнце белым огнем вспыхивает в его волосах, потом гаснет, и они снова становятся золотисто-каштановыми.
— Привет, — говорит Алекс. — Я рад, что ты пришла.
Мне опять неловко, я чувствую себя глупо с этими жалкими теннисками в руке. Щеки у меня начинают краснеть, поэтому я смотрю вниз, бросаю на песок тенниски и переворачиваю их босой ногой.
— Я же сказала, что приду.
Я морщусь и мысленно чертыхаюсь, потому что вовсе не хотела так резко отвечать. У меня в мозгу как будто специальный фильтр установили, только он, вместо того чтобы очищать, наоборот, засоряет, и все, что я говорю, неправильно и совсем не то, что я думаю.
К счастью, Алекс смеется.
— Я только хотел сказать, что в прошлый раз зря тебя прождал. Присядем?
— Конечно, — соглашаюсь я с облегчением.
Когда мы садимся на песок, я чувствую себя увереннее, так у меня меньше шансов сделать какую-нибудь глупость. Я подтягиваю ноги к груди и упираюсь подбородком в колени. Алекс оставил между нами дистанцию в два или даже три фута.
Некоторое время мы сидим молча. Поначалу я лихорадочно пытаюсь придумать тему для разговора. Каждая минута молчания кажется вечностью, Алекс, наверное, думает, что я разучилась говорить. Но потом он подхватывает из песка ракушку и бросает ее в океан, и я понимаю, что он вполне комфортно себя чувствует. И тогда я тоже расслабляюсь. Я даже рада, что не надо ничего говорить.
Порой мне кажется, что если тихо сидеть и просто наблюдать за происходящим вокруг, то, я готова поклясться, время на мгновение останавливается и вся вселенная тоже замирает. Всего на секунду. И если найти способ жить внутри этой секунды, будешь жить вечно.
— Отлив начался, — говорит Алекс.
Он подбирает еще одну ракушку и зашвыривает ее в океан, ракушка описывает высокую дугу и попадает в волнолом.
— Я знаю.
Океан оставляет после себя разбухшие водоросли, веточки, цепких раков-отшельников и острый запах соли и рыбы. Чайка расхаживает по берегу и на каждом шагу что-то клюет, она как будто прокладывает себе дорогу клювом.
— Мама приводила меня сюда, когда я была маленькая. Во время отлива мы уходили от берега, насколько это было возможно. На песке попадалось столько всего интересного — мечехвосты, огромные моллюски, морские анемоны… Они оставались, когда уходила вода.