Ники отодрала от своей грязной нижней юбки длинные полосы и намотала их поверх грудей, а Лорна перетянула их так, что Ники с трудом могла дышать.
— Смотри, не поднимай головы, — предупредила ее Лорна. — С убранными волосами и плоской грудью ты выглядишь не больше чем на двенадцать-тринадцать лет. Конечно, некоторых это не остановит, но большинство предпочитают иметь дело со зрелыми женщинами.
Она оказалась права.
Когда они пришли к ним в камеру, Лорна не сопротивлялась, а Ники была так напугана, что могла только смотреть на насильников, не в силах что-либо предпринять. Через два дня они снова вернулись. К этому времени Ники успела оправиться от страха и невзирая на протесты Лорны приготовилась дать отпор. Взяв в руки деревянный табурет, она спряталась за дверью и с такой силой опустила его на голову первого тюремщика, что он свалился в беспамятстве. Второй, молодой человек, лишь недавно ставший тюремщиком, поспешил удалиться, утащив и своего товарища. В тот же вечер привели очередную группу женщин, и тюремщики занялись новенькими, оставив в покое Лорну и Николь — Может быть, на этот раз тебя купит какой-нибудь приличный человек, — сказала Лорна.
Ники должны были продать в четвертый раз за эти три года, но только в первый раз с публичного аукциона.
— Навряд ли. Теперь я не просто законтрактованная служанка, меня считают воровкой.
— Но к таким, как ты, почти детям, относятся снисходительно, Только бы они не заметили, какой возраст написан в твоих бумагах.
— Какое это имеет значение? Не могу же я ходить все время одетая под девочку Рано или поздно кто-нибудь заметит, что я женщина. Один Бог знает, что случится тогда.
Лорна ничего не могла возразить на это. Ее подруга — утонченная образованная леди, но бедственное положение кладет свою печать на всех без исключения, тут уж ничего не поделаешь. А ведь, казалось бы, Ники должна была жить безмятежной жизнью, имея достойного молодого мужа, который бы любил ее, как она того заслуживает.
Но муж у нее вряд ли будет. А вот дети могут быть, незаконнорожденные, ублюдки, неизвестно от кого. Конечно, есть законы, защищающие наемных служанок, но люди, которые перекупают контракт, обычно достаточно богаты, чтобы безнаказанно обходить их. Ники с тяготевшим над ней обвинением в краже, с ее красивым лицом и фигурой, кое-как прикрытой грязной одеждой, трудно рассчитывать на какую-то защиту. Лорна вздохнула: жизнь — штука нелегкая.
В ожидании следующего дня Ники всю ночь ворочалась на своем соломенном тюфяке, брошенном прямо на холодный каменный пол, и, лишь только настало утро, стала беспокойно расхаживать взад и вперед по камере. Не видя солнца, трудно было сказать, сколько часов им пришлось ждать, прежде чем они услышали шарканье ног за дверью. Скорее всего это была уже вторая половина дня.
— Пришла и наша очередь, — сказала Ники, услышав, как лязгнула дверь напротив, а затем послышались голоса женщин, которых конвоиры погнали по коридору. Она словно воочию видела себя стоящей на подмостках, слышала голоса людей, выкликающих цену, точно она не человек, а выставленная на продажу вещь. Впрочем, в сущности, так оно и было.
Ее охватили ужас и страх. Что бы сказал папа, если бы был здесь? Но в глубине души она знала, что он сказал бы:
«Никто не может опозорить тебя, доченька. Ты только сама можешь опозориться». Она помнила эти, как будто бы совсем недавно произнесенные слова.
— Держись поближе ко мне, — сказала Лорна. — Я знаю почти всех городских богачей. Старый козел, который купил мой контракт, был журналистом. Форсайт знал все обо всех. Когда нас выведут, я скажу, каких покупателей надо поощрять, а от каких по возможности отвязываться.
— И как я могу это сделать?
— Ты умница. Сообразишь, когда придет время Плечи Ники поникли.