До нее доносилось какое-то невозможное смешение диссонирующих звуков, выбиваемых из клавиш с такой тоской, что Хлоя похолодела. Это было рыдание души. Отчаянный крик об одиночестве, агония человека, который утратил опору в собственном мироощущении.
Хлоя не могла бы словами описать ту боль, которая выражалась звуками, доносившимися снизу. Но она чувствовала эту боль, как свою. Она встала и села на подоконник. Данте дрожал подле нее, а Беатриче, свернувшись клубочком, согревала своих котят.
Хлоя услышала тяжелую поступь Самюэля по лестнице, уловила, как открылась дверь библиотеки, и судорожно вздохнула. Самюэль поможет ему, а вот она не сумеет. Ее потрясла глубина своего неведения, ее неспособность понять эту боль.
Звуки внизу стихли. Хлоя медленно вздохнула, чувствуя, как напряжение постепенно оставляет ее.
Когда мозолистые ладони Самюэля накрыли руки Хьюго, лежавшие на клавишах, голова Хьюго бессильно упала на грудь.
— Не знаю, одолею ли я это, — прошептал он.
— Одолеете, конечно, — тихо сказал Самюэль. — Вам нужно отдохнуть.
— Мне нужно бренди, черт бы тебя побрал. — Хьюго вытянул вперед сильно трясущиеся руки. — У меня кожа горит, — пробормотал он. — Мне кажется, что я уже подбрасываю топливо в топку сатаны. Рай в аду! — сказал он с грустным смешком. — Подходяще, да, Самюэль? Не хочешь ко мне присоединиться? Обещаю тебе, что эта дорога вымощена самым ужасным распутством, развратом, распущенностью. Вопрос только в том… — он медленно покачал головой, — вопрос лишь в том, Самюэль, стоят ли все эти удовольствия той расплаты, которая ждет нас в конце пути?
— Пойдемте наверх, — сказал Самюэль. — Я помогу вам лечь…
— Нет, черт бы тебя побрал. — Хьюго оттолкнул руки, пытавшиеся помочь ему. — Я не могу спать. Я останусь здесь.
— Вам нужно лечь…
— Самюэль, оставь меня в покое, — сказал он тихим голосом, хотя его трясло от ярости.
Самюэль ушел из библиотеки и вновь лег. Хлоя услышала, как он поднимается наверх, и тоже легла, уговорив Данте оставить его излюбленное место в ногах и лечь рядом. Его дыхание было влажным и теплым, а его тяжелое тело согревало ее, как второе одеяло; наконец она уснула.
В библиотеке Хьюго в одиночестве продолжал свою битву.
На следующий день Криспин не появился, и Хлоя, которая уже придумала, как ускользнуть из-под строгого ока своего опекуна, очень расстроилась, хотя ей и не хотелось признаваться в этом. Она не находила себе места, и в конце концов решила последовать совету Хьюго и направить свою энергию на домашнее хозяйство. Она сняла в своей спальне занавеси и шторы и постирала их, затем повесила сушиться во дворе. С помощью ворчавшего Самюэля она вытащила на улицу елизаветинский ковер и выбила из него целую тучу пыли, а потом подмела дубовый пол и отполировала массивную мебель. К заходу солнца она совсем выбилась из сил, но была довольна. Данте, который хорошо прогулялся под присмотром Билли, тоже был умиротворен и с удовольствием плюхнулся у ее ног на кухне.
Самюэль был сильно озабочен, и его седые лохматые брови беспокойно хмурились, пока он гремел медными котелками на плите. Он целый день сновал в библиотеку и обратно, относя туда чайники с кофе, кастрюльки с супом, а потом приносил обратно нетронутыми.
Хлоя все это прекрасно видела, но когда она спросила, что происходит с сэром Хьюго, Самюэль сказал, что это не ее дело. Все ее размышления заканчивались выводом о том, что он допился до беспамятства и что Самюэль ждет, пока он придет в себя. Она подумала, не стоит ли ей отправиться в заросший сад и заглянуть в окно библиотеки, но испугалась при мысли о том, что произойдет, если Хьюго заметит ее и на этот раз с полным основанием обвинит в том, что она сует нос в чужие дела.