Однако даже выпитое вино не могло полностью вытеснить ее сомнения: неужели Данте сам захотел так надолго расстаться с ней?
К полуночи она опять была в смятении, а Хьюго — в замешательстве. Взяв с собой Билли, они втроем прочесали ближайшие поля при свете фонаря, осторожно прошли через сухой, как порох, лес и звали Данте, пока не охрипли. И снова поиски закончились безрезультатно.
— Ложись спать, девочка. — Хьюго устало прислонился к двери кухни. — К утру он — само раскаяние будет у двери.
— Вы не знаете его, — сказала она дрожащим голосом, в котором звенели слезы.
Хьюго уже довольно хорошо изучил повадки Данте и поэтому был уверен, что Хлоя права. Столь длительное отсутствие пса, беспредельно преданного любимой хозяйке, было плохим знаком. С ним явно что-то случилось. Однако он не стал еще больше волновать Хлою.
— Тебе пора уже быть в постели, — повторил он. — Сегодня мы больше ничего не можем предпринять.
— Но как же я могу спать? — воскликнула она, меряя кухню шагами. — А если он ранен… или попал в капкан? — Она закрыла лицо руками, как бы отгоняя мысли о страданиях Данте.
— Горячее молоко с бренди, — заявил Самюэль, ставя масляную лампу на стол, — и она тут же заснет, как дитя.
— Тогда подогрей молоко, — сказал Хьюго. Он взял Хлою за плечи и строго распорядился:
— Иди наверх и готовься ко сну. Я принесу тебе кое-что, чтобы ты быстрее уснула. Иди. — Он повернул ее, быстро шлепнув сзади. — Ты ничем не поможешь Данте, если всю ночь будешь метаться по кухне.
В этом был определенный смысл, и, кроме того, она ужасно устала. День был длинным и утомительным, да и ночь не обещала спокойствия. Хлоя еле дотащилась до спальни, надела ночную рубашку и села у шляпной картонки, пытаясь найти утешение, глядя на Беатриче и ее уже гораздо более симпатичный выводок.
Хьюго, оставшийся на кухне, хотел было плеснуть в молоко опиум вместо бренди, но вспомнил об Элизабет, которая так быстро к нему привыкла. Возможно, подобная склонность передается. Он щедро плеснул в кружку бренди, а Самюэль добавил молока.
Держа в руках «снотворное», Хьюго поднялся наверх и негромко постучал в дверь угловой комнаты. Когда он вошел, Хлоя все еще сидела на полу. Она подняла голову и посмотрела на него. На ее бледном лице потемневшие от печали глаза казались просто огромными. Он вспомнил, что она еще очень молода и ранима, но тут же решил, что семнадцать лет — достаточно зрелый возраст для того, чтобы справиться с эмоциональным стрессом из-за потерявшейся собаки, и не стоит чересчур явно проявлять к ней жалость.
— В постель, девочка. Утро вечера мудренее.
Она не спорила.
— Просто мучает неизвестность, — сказала она, вставая. — Я могла бы смириться с его смертью… но очень тяжело думать, что он сейчас где-то мучается в одиночестве.
Она убрала волосы с лица и серьезно посмотрела на него:
— Только не подумайте, что для меня страдания собаки важнее страданий людей. Просто я очень люблю Данте.
Ну что ж, он был прав: она действительно сумеет справиться со своим огорчением… Но все же ее облик был пронизан печалью, и ему захотелось как-то утешить ее. Бессознательно он обнял девушку, и она в ответ, почувствовав его участие, крепко обвила руками его талию, прижавшись головой к груди. Ладонью он приподнял ее подбородок и нагнулся.
Он хотел ограничиться лишь отеческим поцелуем в лоб, ну, может быть, в кончик носа. Но неожиданно для самого себя поцеловал ее в губы. И в этом тоже не было бы ничего страшного, если бы поцелуй остался лишь легким касанием их губ.