Приблизившись к постели, он осторожно лег на самом краю, спиной к Яевинну, который лежал, закинув руки за голову, глядя в потолок и о чем-то думая. И когда спины, как тогда на болотах, коснулась рука, Эйлер точно так же вздрогнул и хрипло спросил:
— Там снова кровь?
— Нет, — прозвучало негромко, а пальцы продолжили неспешный путь вдоль позвоночника, — ты дрожишь, — прокомментировал очевидное Яевинн, — холодно?
— Да, — соврал Эйлер, которому на самом деле было чертовски жарко, особенно сейчас, когда рука командира лежала на бедре, совсем рядом со шрамом от когтя.
— Повернись ко мне, — последовал приказ, ослушаться которого Эйлер не осмелился. — Зачем ты лжешь? Всё еще надеешься убежать от неизбежного?
— О чем вы? — попытался изобразить непонимание Эйлер, но встретился взглядом с Яевинном и заткнулся.
— Об этом, — ладонь мягко скользнула по животу эльфа и так же мягко опустилась на пах. — Твое тело не умеет лгать, в отличие от губ, первый поцелуй которых достался мне.
— Я… — начал Эйлер и был тут же остановлен пальцами, которые легли на его губы.
— Ты думал, что умираешь, а в этот момент не лжет никто. Не возражай, не стоит. Я уже говорил, что ты — это в какой-то степени я. Точно так же бежишь от себя и от любви, которой когда-то желал так же сильно, как проклинаешь сейчас. Бежишь, надеясь, что сможешь забыть, освободиться, выздороветь. И не понимаешь, что это невозможно, потому что она сидит гораздо глубже, чем любая стрела. Её нельзя вырезать или вырвать и не захлебнуться в собственной крови, я это знаю, а ты?..
— Нет ничего хуже любви, которая тебе не нужна, — прошептал Эйлер, уже не пытаясь отрицать очевидное, — я знаю, что вы и Торувьель…
— Старые товарищи по оружию, которые время от времени ложились в одну постель, — с усмешкой произнес Яевинн. — Она свободна, равно как и я. Давнюю любовь придумали юные романтичные эльфки, такие, как Алунэ. Если бы это было так, я не слушал бы спокойно стоны Торувьель, надеясь, что Gwynbleidd сумеет доставить ей настоящее наслаждение, такое же, как она дарила мне… Когти угодили и сюда? — резко сменил тему он, касаясь пальцами бедра Эйлера, дышащего сейчас тяжело и отрывисто, напрасно пытающегося совладать с захлестнувшим с головой возбуждением.
Он кивнул молча, увидел, как Яевинн быстро расстегнул его штаны и потащил их вниз. И так же молча Эйлер приподнял бедра, чтобы командиру было удобнее. А потом задохнулся, потому что шрама на бедре Яевинн коснулся губами, которые через мгновение оказались совсем рядом с его пересохшими губами:
— Мне мало одного поцелуя, — глухо произнес Яевинн, — он был слишком коротким и горьким, смерть не хотела уступать тебя мне, но в этот раз вышло по-моему. Я успел поцеловать тебя первым тогда, а теперь хочу получить гораздо больше, — горячая рука ласково скользила по влажной коже Эйлера, все еще не верящего в происходящее.
Юноша знал, что в ночи перед особо опасными боями скоя’таэли часто предаются страсти, чтобы отогнать смерть, бросить ей вызов и ощутить себя живыми, возможно, в последний раз. Знал, как это называется, и прошептал, все еще не решаясь ответить на ласку:
— En’ca minne?
— Neen, — едва касаясь его губ своими, ответил Яевинн, — много любви. Я хочу получить то, что мое по праву первого поцелуя.
— Me hamhain te, — выдохнул в губы командиру Эйлер, а потом наконец-то ответил на поцелуй, которого так желал с того момента, как Яевинн коснулся его спины, смывая с нее кровь.
— Знаю, — шепнул ему на ухо командир, тесно прижимаясь к телу юноши своим, таким же горячим и жаждущим страсти.
А потом слов не было, только поцелуи, становящиеся все жарче; ласки — сначала осторожные и нежные, а после — все более настойчивые и откровенные; тела, наконец-то отыскавшие друг друга и слившиеся с громким, одним на двоих, стоном.
— Essea eaminne te, — повторил Эйлер уже сказанное однажды, только сейчас в этих словах не было боли, лишь долгое эхо наслаждения, сильного и острого, заставившего его закричать так же громко, как кричала Торувьель.
Дрожь пробегала по его взмокшему телу, все еще сплетенному с бронзовым телом Яевинна, а на губах командира играла улыбка, которой прежде Эйлер никогда не видел. В ней было торжество и радость обретения того, чего так долго хотелось, от чего не получилось сбежать, потому что оно оказалось сильнее и успело прорасти в тебе, слившись с тобой в одно целое.
***
Потом они лежали рядом, Яевинн обнимал Эйлера, не позволяя отодвинуться, не отпуская, разделяя с юношей эти полные неги мгновения, которых они оба заслужили. Обнимал, по-прежнему не произнося ни слова, потому что слова не были нужны никому из них. А когда дыхание обоих наконец-то выровнялось, он заговорил:
— Когда-то я дал себе слово не любить, потому что слишком больно терять того, кому отдал сердце. Однако… некоторые вещи намного сильнее нас… Смерть, ненависть, любовь — они играют нами, не спрашивая согласия. Им плевать на наши зароки и клятвы, они приходят и уходят по своей воле, их нельзя не впустить или умолить остаться. Мне понадобилось много лет, чтобы это понять. У тебя эти открытия еще впереди. Не спорь, — остановил жестом Эйлера, собравшегося возразить, поцеловал, гарантировано отметая все возможные аргументы, — твоя жизнь еще только началась, и я не хочу, чтобы ты рисковал ею. Особенно сейчас, когда между нами больше нет недомолвок и туманных намеков. Я не хочу еще раз испытать то, что чувствовал в банке. К этому нельзя привыкнуть, проживи ты хоть десять тысяч лет. Видеть тебя, залитого кровью и уплывающего во тьму и холод смерти… удовольствие не из тех, которые хочется ощутить еще раз. В отличие от этого, — он снова склонился к губам Эйлера, — этим можно наслаждаться бесконечно или, по крайней мере, до утра.
— Yea, — согласился с очевидным тот, ощущая, как в теле снова просыпается желание, и не собираясь больше с этим бороться или сдерживать себя. Слишком долго он мечтал о ночи, которая станет одной для двоих, мечтал даже тогда, когда был уверен — это невозможно.
— Me hel’thaispeaint te uide yn iersen, — прошептал Яевинн, сам удивляясь так быстро вернувшемуся желанию. Возможно, это происходило потому, что сейчас он обнимал и ласкал того, кто любит его всецело и безоглядно? Любит настолько сильно, что готов умереть за него?
С Торувьель его когда-то связывала страсть, горевшая ярко и сильно, но недолго. Полностью познав друг друга, они быстро остыли, потому что дальше тел дело не зашло. Возможно, если бы Торувьель забеременела, кратковременная связь стала бы чем-то большим, но… Этого не случилось, и вскоре эльфка уже отдавалась другому, а Яевинна это совершенно не трогало. Он получил от нее всё, что она могла дать, так зачем и дальше оставаться вместе?
Нет, в одну постель они ложились и после: в холодные ночи, когда так хотелось согреться, или когда тело, измученное одиночеством, властно напоминало о себе. Но и тогда это был просто секс — яркий, страстный, долгий, но просто секс. Не любовь. В отличие от того, что уже случилось и снова случится сейчас.
К этому он шел долго и осторожно, постоянно одергивая и останавливая себя, не желая привязывать к себе того, кому не будет готов дать больше, чем тело. Сомневался, что чувства, возникшие к Эйлеру, способны стать чем-то большим, чем желание. И понял, что они уже стали этим большим, когда Эйлер лежал на каменном полу, отчаянно цепляясь за покидающую тело жизнь. Такое он уже однажды видел, и тогда было точно также невыносимо больно. Тогда смерть отняла у Яевинна любовь, в этот раз он опередил смерть, успел поцеловать бледные, уже похолодевшие губы до того, как их коснулась она.
Но и тогда сомнения до конца не исчезли. Мало ли кому адресовалось то признание в любви? Эйлер находился в полусознании и вполне мог видеть перед собой какую-то девушку или мать. Потому-то Яевинн и не пришел в дом Трисс ни разу, пока Эйлер лежал там. Ему нужно было время, чтобы окончательно разобраться в себе.