А с чем ты ешь тосты? С мармеладом?
– Вы спали вместе с Мэтти, в комнате рядом, – заметила Констанс вместо ответа.
Майя достаточно вынесла из лекций по психологии, чтобы понять, что у девочки что-то на уме. Не хотелось в это вдаваться в такое время суток. «Рядом» в данном случае могло означать «в том же крыле дома, что и я». Поскольку она не слышала возвращения Акселя, он должен был занимать другое крыло.
– Ну, значит, мы в первую очередь твои гости, – сказала она оживленно и закрыла холодильник.
Делать этого не следовало. Кухня погрузилась во мрак.
– Не все папины тети остаются на завтрак. Ребенок явно не желал уняться. Ничего не оставалось, кроме как поддержать разговор. Майя хорошо знала, что бороться с детской навязчивой идеей – бесполезная затея.
– Послушай, Констанс...
Кухню залил ослепительный свет. Майя зажмурилась, потом осторожно глянула сквозь щелочки глаз. Сонный мужчина в дверях сделал то же самое, заслоняясь рукой. Лампы дневного света шли на кухне по всему периметру стен.
Аксель был в одних пижамных брюках. Светлые волосы, подчеркивая очертания грудных мышц, сходились на животе и исчезали под присобранным поясом, таким свободным, что брюки держались, должно быть, только благодаря округлостям ягодиц.
Майя испугалась, что у нее выскочат глаза. Она не могла их отвести, хотя считалось, что беременность прекращает выработку соответствующих гормонов. Ни один пылкий, безалаберный и артистичный южанин не имел такой потрясающей грудной клетки. Откуда же она у бизнесмена?
– А нельзя сделать потемнее? – взмолилась Майя, отчаянно жмурясь.
Аксель вторично щелкнул выключателем. Свет померк вдвое. Вместе Констанс и Майя напоминали застигнутую врасплох сказочную пару – Дюймовочку и беременную фею с растрепанной гривой кудрявых темно-рыжих волос. Аксель вгляделся из-под ладони. Переливчатый шелк ночной рубашки ослеплял почти так же, как и проклятые лампы. Анджела никогда не носила зеленого. Где Констанс откопала эту рубашку? Должно быть, все это сон.
– Что вы двое делаете на кухне посреди ночи? – опасливо осведомился Аксель.
Вообще говоря, середина ночи давно миновала, он это знал наверняка, потому что как раз тогда вернулся домой. В предутренний час, на фоне всей этой стали и фарфора, Майя напоминала букет полевых цветов.
– Я зашла налить стакан молока.
– Ложись, Констанс! По субботам тебе не нужно в школу.
Дочь упрямо выпятила нижнюю губу. Аксель с надеждой посмотрел на учительницу, но та, сияя, как майское утро, наливала в чашку молоко. Судя по всему, она не признавала стычек, перепалок и выяснения отношений, а потому ужом выскальзывала из любой мало-мальски щекотливой ситуации, укрываясь за щитом улыбки.
– Хочешь молока? – спросил Аксель у Констанс в попытке последовать примеру Майи.
– Я хочу тост! – отчеканила девочка. Чтобы понять этот намек, не требовалось вдумываться. Аксель снова взглянул на рыжую цыганку. Та ставила молоко в микроволновку и улыбалась ослепительнее прежнего. Ее губы казались нежными и свежими, как розовый бутон. Интересно, на каком она месяце? На восьмом, не меньше. Аксель живо представил себе роды на клинически чистом кафельном полу его кухни, потер щетину на подбородке и попытался собраться с мыслями. Довольно и того, что его занесло на кухню полуголым.
– Тост будет на рассвете. Иди в постель и дай мисс Элайсем спокойно выпить молока.
– Я тоже буду молоко, – быстро сказала Констанс, опускаясь на кухонный стул.
Он был глуп, когда мечтал, чтобы она разговорилась. Куда спокойнее, если ребенок держит рот на запоре! Аксель с мольбой посмотрел на Майю. Как ей удается выглядеть невиннее восьмилетней девочки?
– Ладно, – вздохнул он, – спокойной ночи.