- Он славный парень,- сказал я.
Она погрузилась в такое неподвижное молчание, что мне стало неуютно. О чем она думала? Она пристально смотрела на распростертое тело, которое было ее братом, и изумруд продолжал ярко блестеть на фоне его рукава.
Ах, эти погруженные в себя, пламенные синие глаза!
В них светилось море и слышался шепот безграничного простора; волшебство моря было в ее глазах, обвеянных солью и ветром.
- Никаких друзей? - неясно спросила она. - Никаких женщин? Никого?
Я сообщил ей, что Джеральд был самым одиноким человеком из всех, кого я знал. Я полагал, что у него есть небольшая рента, так как он ухитрялся каким-то образом жить. Он был застенчив, бессмысленно застенчив, мучительно застенчив.
Она задумчиво кивнула головой, и я продолжал объяснять, что застенчивость Джеральд - серьезная, мучительная болезнь; застенчивость, не имеющая очарования для посторонних, так как он никогда не обнаруживал ее.
Благодаря своей застенчивости он не мог ужиться с людьми и в конце концов стал к этому равнодушен, стал равнодушен ко всему, кроме спиртных напитков.
- Пожалуйста.
Я сообразил, что держу в руках пустой портсигар и что она предлагает мне свой. Это была продолговатая вещица из нефрита, и к ней была прикреплена на двойной золотой цепочке восьмиугольная черная ониксовая коробочка, которая могла быть, а могла и не быть пудреницей.
В одном углу восьмиугольного оникса .были инициалы из крошечных бриллиантиков: А. С.
- Айрис,- сказала она.- Айрис Стром.- Она улыбнулась по-детски принужденно и продолжала: - Вы были так милы, что я забыла, что мы с вами незнакомы.
Я назвал себя с тем чувством неловкости, которое всегда испытываешь, когда представляешься; затем мы некоторое время молча курили. Вдруг со стороны взлохмаченной темной головы на столе раздалась сумбурная, нечленораздельная речь. Она напряженно прислушивалась.
Джеральд вздрогнул, но лицо его оставалось скрытым меж - ду руками.
- Ему снится что-то,- сказал я.
Она посмотрела на меня, и мне показалось, что в глазах у нее стояли слезы, но так как они не скатились, то я в этом не уверен.
- Почему бог допускает такие вещи? - спросила она неожиданно ясным и сильным голосом, который чрезвычайно поразил меня; но я ничего не ответил, так как ничего не мог сказать о боге.
- Пойдемте, - сказала она.
- Рассказать ему, что вы были здесь?
Она смотрела на меня и некоторое время размышляла.
- Да, пожалуйста. Скажите только, что я была. Видите ли, Джеральд меня...- где-то в глубине ее глаз пробежала улыбка,- ну одним словом, он настроен против меня...
Мы стояли на пороге неряшливой комнаты пьяницы.
Я собирался потушить свет.
- Джеральд,- вдруг сказала она тем же ясным голосом, который напоминал мне голос надзирателя в кори - доре школьного пансиона. - Прощай, Джеральд.
- Вы понимаете,- обратилась она ко мне,- мы с Джеральдом последние Марчи, так что нам надо поддерживать друг друга; не правда ли?
- Да, конечно, надо,-.серьезно ответил я.
Одна ее рука с большим изумрудом висела вдоль кожаного жакета.
- Конечно, надо, - повторил я и поднес ее руку к губам. Рука слегка пахла бензином и табаком и еще каким-то ароматом, название которого я теперь никогда уже не узнаю.
- Как она мила, эта дерзкая нежность,- сказала она задумчиво.- Я всегда полагала...
Г л а в а 11
Красные слоны задвигались...
Мы медленно спускались вниз, она впереди, а я сзади, по узкой лестнице к моей площадке! Зажженная спичка неожиданно осветила маленький кружок тела на ее левой ноге, как раз над каблуком, и я имел случай упрекнуть Себя в свойственной человеку испорченности.
Мы снова очутились на моей площадке, освещенные светом, проникавшим из полуоткрытой двери моей гостиной: она стояла одной ногой на ступеньке, ведущей вниз.