Не раздался ни один голос протеста. я знаю лишь об одном случае, отдаленно напоминавшем протест. Вышло постановление высших властей о передаче земли «в вечную собственность колхозов». одна женщина, мать пятерых детей, сказала, что лучше бы в собственность людям отдали то, что вырастает на земле. ее арестовали за «антисоветскую пропаганду». никто не протестовал против этого.
Советские «прогрессивные» идеологи, готовые оправдать любую подлость и глупость властей, выдвинули «свежую» идею сделать сотрудников предприятий совладельцами этих предприятий – передать предприятия в собственность трудовых коллективов. Цель такой реформы они видели в повышении экономической эффективности предприятий. они при этом забыли о том, что эта мера уже была испробована в деревне и обнаружила свою сущность: зверскую эксплуатацию людей, прикрываемую лицемерными словами. один из соблазнов и одно из достижений реального коммунизма состоит в том, что он освобождает людей от тревог и ответственности, связанных с собственностью. Передача средств производства в собственность коллективов есть лишь лживая маскировка закрепощения людей.
В Москву!
В 1933 году я окончил начальную школу. Большинство детей, с которыми я учился, либо вообще закончили на этом образование, либо продолжили учебу в семилетней школе в большом селе, где находился сельский совет. После окончания этой школы часть детей поступала в местные техникумы и профессиональные училища, готовившие ветеринаров, агрономов, механиков, трактористов, бухгалтеров и прочих специалистов в новом сельском хозяйстве. В Чухломе была десятилетняя школа. ее выпускники имели лучшие перспективы. Все эти учебные заведения и профессии возникли после революции как часть беспрецедентной культурной революции. Кстати сказать, коллективизация способствовала этому процессу. Помимо образования большого числа сравнительно образованных специалистов из местного населения в деревни устремился поток специалистов из городов, имевших среднее и даже высшее образование. Социальная структура деревенского населения стала приближаться к городской в смысле разделения людей на социальные категории, характерные для нового общественного устройства.
Стала складываться иерархия социальных позиций и разделение функций. Подобно тому, как понятие «рабочий класс» теряло социальный смысл в городах, понятие «крестьянство» теряло социальный смысл в деревнях. Эта тенденция мне была известна с детства. разговоры на эти темы постоянно велись в нашей семье и в нашем окружении. Именно стремительное изменение социальной структуры деревни обеспечило новому строю колоссальную поддержку в широких массах населения, несмотря ни на какие ужасы коллективизации и индустриализации.
Матери хотелось, чтобы какой-то из сыновей остался в деревне и стал для нее опорой. один из наших родственников стал ветеринаром. Хорошо зарабатывал. Пользовался уважением. Вот если бы я стал ветеринаром или агрономом, это была бы такая поддержка семье! но установка на Москву все же пересилила. Школьный учитель настаивал на том, чтобы меня отправили в Москву. он считал меня лучшим учеником за всю его учительскую деятельность. он уверял мать, что я буду новым ломоносовым. И наш священник говорил о том же. он простил мне грех с крестиком. он говорил матери, что во мне есть «искра Божия» и ее не загасит никакой атеизм. Скрепя сердце мать согласилась отправить меня в Москву. она знала, что меня ожидало там.
Всю ночь перед отъездом мать плакала и молилась. я тоже не спал, тоскуя от предстоящей разлуки с близкими и грезя сказочной Москвой. о Москве в наших краях говорили много и постоянно, а в нашем доме особенно. о Москве часто рассказывал дедушка яков. Мы слушали его рассказы с захватывающим интересом, как сказки. Послушать его приходили дети и даже взрослые со всей деревни. обычно это бывало зимними вечерами, когда люди имели немного свободного времени. отец тоже кое-что рассказывал, но меньше, чем дед. да и появлялся он в деревне очень редко. Кроме того, у нас в доме были книги и кипы старых журналов с иллюстрациями Москвы. В частности, было много не то журналов, не то альбомов с изображениями московских фабрик и заводов. Скорее всего, это были справочники-рекламы. Мой зрительный образ Москвы сложился в значительной мере под их влиянием. я просматривал их постоянно. Фабрики и заводы до революции строились из красного кирпича и в стиле замков и крепостей, как мне казалось. я воображал Москву в виде огромного скопления таких красных зданий. Этот образ до сих пор жив в моем художественном воображении.
Чуть свет проснулась вся семья. Перед дальней дорогой по старому русскому обычаю мы молча посидели несколько минут. И я с чужими людьми покинул дом. Это была не просто временная поездка в чужие края. Это был переход в иное измерение бытия. И это было не просто переходом деревенского парня к городскому образу жизни – такой переход не был чем-то новым для наших мест. Это было началом скачка от самых глубоких основ разрушенного уклада народной жизни сразу на вершину современной тенденции человечества – скачка из прошлого в будущее. Сказанное не есть лишь сегодняшняя интерпретация прошлого события. Мы все на самом деле чувствовали тогда какой-то символический и даже мистический смысл происходившего. Предчувствие какого-то великого перелома было уже подготовлено долгими годами предшествующей истории.
В нашем веке многим миллионам людей, находившимся на низком уровне социального развития, приходилось и приходится приобщаться к современной цивилизации. но в моем случае имелось то, чего нет в судьбе этих миллионов. Россия оказалась историческим новатором в прокладывании путей в будущее, а мне было суждено стать мыслителем этого исторического творчества. Мы были первооткрывателями, Колумбами исторических поисков человечества. на Западе прилагаются титанические усилия к тому, чтобы не заметить, занизить и исказить это историческое творчество русских людей. Чтобы какие-то лапотники делали исторические открытия – такого не должно быть! но это все-таки произошло, и с этим, так или иначе, придется считаться.
Когда я немного подрос, я прочитал книгу Эжена Сю «Агасфер». одна идея книги поразила меня тогда. она много раз повторялась. Выражалась она одним словом: «Иди!». я припомнил свой отъезд из деревни. Мать проводила меня до околицы, благословила и сказала на прощанье лишь одно слово: «Иди!».
Перед войной
Москва
Реальная Москва удивила меня несоответствием тому образу ее, какой у меня сложился в деревне. я увидел, конечно, и такие здания, какие воображал до этого. Таким был, например, весь комплекс Казанского вокзала, расположенного напротив ярославского вокзала, на который мы прибыли. я этот вокзал видел много раз на картинках и сразу узнал его. но в целом город выглядел совсем иначе. он мне показался серым и враждебным. И мокрым: шел дождь. По тротуарам и мостовой бежали ручьи. Меня встретил старший брат Михаил. Мы пошли на Большую Спасскую улицу, где мне теперь предстояло жить в доме номер 11 в квартире номер 3. Это было недалеко от вокзала, минутах в двадцати ходьбы. А вещей у меня – запасная рубашка и штаны да свидетельство о рождении и об окончании начальной школы. Забегая вперед, скажу, что я так и прожил всю жизнь в Советском Союзе с минимумом вещей, возведя это даже в принцип жития.
Мы подошли к приземистому дому. над воротами была вделана плита с именем бывшего владельца дома, моего двоюродного деда Бахвалова. Эта плита сохранялась еще и в послевоенные годы. Мы вошли во двор, похожий на каменный колодец, и спустились в глубокий подвал. на кухню высыпали все жильцы подвала поглядеть на новое пополнение. Потом я узнал, что в подвале было пять комнат-клетушек, в которых жило пять семей. на общей площади менее 70 кв. м обитало более двадцати человек, кроме нашей семьи. никакой ванны. допотопный туалет. Гнилые полы. За то, чтобы починить канализацию и настелить новые полы, жильцы квартиры сражались потом до 1936 года. Писали жалобы во все инстанции власти. Писали письма Ворошилову, Буденному и самому Сталину. Просьбу удовлетворили лишь в связи со «всенародным обсуждением» проекта новой Конституции.