- Задавайте.
- Вы пришли с Нихомбаси, верно?
- Да.
- Вы не заметили там чего-то необычного или странного?
- Если вы снова спрашиваете про Курогосуто и тигров - нет. Я не слышал, Мидзуки не видела.
- А что-то другое? - насторожился Кирилл.
Слепой неопределенно пожал плечами:
- Тоннель протекает. Кроме того, меня немного напрягло поспешное бегство людей, я не мог понять, что их так напугало.
- Ты имеешь в виду патруль? Как ты узнал, что они там были и что напуганы?
- Услышал. Я за километр слышу, как впереди кто-то чихает. Паническое бегство звуками шагов и дыхания отличается от размеренного бега.
- Только их бегство - и никаких посторонних звуков?
- Верно.
- Что ж, спасибо, желаю удачного выступления, - сказал Кирилл и отошел обратно к своим людям.
Они собрались тесной группой особняком и обменялись взглядами.
- Что думаете? - спросил Дремин у подчиненных.
Такеда и Накаяма пожали плечами, а Сакамото заметил:
- Нет доказательств - нет и дела. Я обратил внимание на одну деталь: по словам сержанта, Курогосуто висел над лужей. Но раньше никто и никогда не говорил, что Призрак может летать. Я уверен, что следов мы не найдем, ни тигров, ни самого Курогосуто. И все, что у нас есть - недостоверные показания людей, входящих в одну группу. Музыкант слепой, да?
- Угу.
- У слепых всегда запредельный для зрячих слух. Итого - слепой не слышал, следов мы не найдем. Я бы просто закрыл дело как не подтвержденное никакими вескими доказательствами.
- Кстати, Рамэ-сама, - вставил Накаяма, - девушка показалась мне знакомой, но не могу припомнить, где я ее видел.
Кирилл испытывал аналогичное чувство насчет музыканта. Блондин-иностранец со свирелью казался смутно знакомым, но на память он никогда не жаловался, видел бы раньше - точно б не забыл.
- Ладно, что толку воду в ступе толочь, пойдем да посмотрим тоннель, поищем следы, а потом на Нихомбаси. Там поспрашиваем, если зацепок не будет - отзвоним в штаб и двинемся дальше по нашему основному заданию.
Тоннель, соединяющий Нихомбаси и Отемати, протекал. Совсем немного, но достаточно, чтобы похоронить, а точнее - утопить план обеих станций сообща построить во всю его длину гидропонную ферму. Проблема, само собой, была не в сырости, а в радиации, которую непременно принесет с собой вода после первого же фонящего циклона. Пока что тоннелем еще пользовались пешеходы, но если дела будут идти в том же русле - маршрут станет небезопасным для здоровья.
Как и предсказал Сакамото, они не нашли ничего необычного. Сама лужа совсем неглубокая, но простерлась широко, к тому же вода успела нанести с поверхности немного грязи, в которой Кирилл разглядел свежие очертания следов резиновых сапогов.
Он присел на корточки, внимательно рассматривая дно лужи.
- Никаких следов зверей, как я и предполагал, - заметил Сакамото и повернулся к командиру: - вы что-то нашли, Рамэ-сама?
- В том-то и дело, что нет... Есть следы девчонки, но нет следов музыканта, как, впрочем, и следов его палки.
- Может, он шел по рельсе, чтобы не мочить обувь?
- Слепой - по рельсе? Рискованно. Легкий изгиб, нога не туда - так можно не только обувь замочить, но и одежду, а до кучи еще и сломать себе что-то. Даже если бы его девчонка вела за руку - ненадежная из нее опора...
- К слову, что один, что другая - не выглядят голодающими доходягами.
Кирилл усмехнулся:
- Ну на свирели пиликать - оно во все времена было полегче, чем лопатой махать, и поприбыльнее слегка. Так что я не удивляюсь, мне и самому было приятно услышать любимую мелодию. Ладно, двигаем дальше.
Отряд добрался до Нихомбаси без приключений, никого не повстречав по дороге. На станции их встретил небольшая группа вооруженных бойцов во главе с местным "оябуном", бритоголовым крепышом не сильно мельче самого Кирилла. Дремин хорошо знал этого человека, не по имени, а как воина: в смутные годы они трижды встречались в бою как враги, с тех пор он и хромает, а "оябуну", в прошлом офицеру японской армии, пришлось переучиваться стрелять с левой руки, недееспособную правую он держит, заложив большой палец за ремень. Годы спустя оба по-прежнему в какой-то мере по разные стороны баррикад: Кирилл работает на условный конфедеративный сегунат, а бывший враг стал лидером неприсоединившейся станции и в глазах сегунатовской части подземки превратился из солдата-самурая в преступника-оябуна.
Сам Кирилл не склонен читать ярлыки, нацепленные другими людьми: с ними вечная путаница.
- Коничива, - спокойно поздоровался он и представился: - я ширэй-кан "Дайханма" Дремин с Синдзюку, а это мои люди.
- Коничива, Дайханма-сан, я Нобицура, - ответил оябун и добавил: - руку по известным тебе причинам не предлагаю.
- Угу, - криво усмехнулся Кирилл.
Ненависти нет: ее и не было никогда, они пытались убить друг друга только потому, что каждый защищал свое право на существование, и этого самого права для всех не хватало. Впрочем, Дремин ничего другого от него не ждал: они оба профессионалы, работающие на конечный результат.
- Цель визита?
- Иду на Мондзэн, разбираться, куда люди пропадают.
- Чем могу посодействовать?
- Отсюда кто-то пропадал?
Нобицура кивнул:
- Да. Месяца два с половиной назад, плюс-минус несколько дней, наш младший инженер-электрик, Токояма, ушел на Мондзэн-накатэ, за электрическим кабелем. Точнее, не сам ушел, мой заместитель по материальному обеспечению дал ему два ковра и отправил, сделка была оговорена заранее. И с концами. Я за ним послал еще двоих, они пришли на Мондзэн и выяснили, что Токояма туда пришел, отдал ковры, но кабель не взял, сказав, что после него придут другие и заберут, а у него есть еще дело на станции Цукисима, куда он и отправился поверху. Но на Цукисиме Токояму никто никогда не видел.
- Или видели, но не сказали, - заметил Накаяма.
- В том-то и дело, что Токояма не ходил на Цукисиму. У него там не было никаких дел, у него вообще никаких дел за пределами нашей станции быть не могло, пока мой заммат его не снарядил на Мондзэн. Я больше скажу. Токояма был... тюфячок тюфячком. На поверхности не был ни разу с шести лет, как все началось - так больше он неба в глаза не видел. Беззлобный парнишка, но робкий и слабый, за себя постоять чтоб - не-а, ну разве бы от крысы палкой отбиться. И вот он поднимается наверх без оружия и охраны, потому что у него дело на Цукисиме и ему быстрее будет поверху пройти? Да не мог он такого сделать. А между тем на Мондзэн-накатэ его слова слышали и видели, как он выходил, ну наверно человек пятнадцать, включая начальника охраны, а он - мой должник, он бы мне врать не стал.
- А еще Сумико Рэнсэ, - добавил один из людей Нобицуры, - вышла наверх, перехитрив охрану, и не вернулась...
- Не доказано, - ответил тот, - никакой взаимосвязи с уходом людей за Кибу не просматривается... За исключением той детали, что и у нас, и у соседей уходили люди, у которых не было причин уходить. Сумико и Токояма - не исключение. Но это еще что... Вон с Тсукидзи ушел охранник с женой и двумя детьми малыми. Причем как ушел: во время своего дежурства, когда тихий период совпал с ночью наверху. У постели своего сменщика поставил будильник - и поминай как звали. Тот проснулся, вместе еще с тремя десятками человек - туда-сюда, а дверь в караулку открыта и дверь на поверхность закрыта, но не заперта. А дежурного нет, ушел. Стали разбираться, послали за его женой - а ее тоже нет, и детей нет. И много такого добра оставили, которое переселяющаяся семья не оставила бы нипочем.
- Может, хотели переселиться втихаря? Опасались чего? - приподнял бровь Кирилл.
Нобицура фыркнул:
- Зайди на Тсукидзи и поспрашивай, опасается ли там кто чего. Тебе скорее ответят, что опасаются изгнания, чем запрета на переселение. Там даже оябун так называемый власти не имеет и избирается голосованием, не оябун, а директор в лучшем случае. На Тсукидзи никто никого не держит насильно, и у меня нет ни единой мысли, чем вообще думал муж и отец, таща наверх свою семью. Люди уходят, Дайханма, просто вот так уходят - и все. И я не могу этого объяснить, потому все выходы со станции перекрыл полностью, и без моего приказа никому из здешних жителей отсюда выйти нельзя. Хочешь переселиться - так ведь не запрещает никто. Подойди, объясни, соберись - и в добрый путь, это нормально, по-человечески. Но люди уходят отсюда и оттуда, молча, ничего не объясняя, тайком, бросая теплое место и нажитое добро - и я не понимаю этого. Не понимаю и боюсь.