В роте 120-130 человек, работало же только 50-60 человек, остальные лежат с поносом.
Комроты следил, чтобы воды много не пили.
- За обедом отвернешься - он уже полманерки воды в суп накачал. Дело понятное - чем больше супа, тем сытнее. А в результате - водянка.
* * *
Тот же майор:
- Хоронил брата жены. Не раздел, даже сапог сымать не стал. Ребята из батальона помогли, сколотили гроб.
Потом вспомнил, что он застрахован, - надо небось, думаю, зарегистрировать. Взял все его документы: паспорт, партбилет - пошел регистрировать. Прихожу в милицию. Там очередь. Сидит какой-то голодный тип, раздает всем, кто желает, справки:
"При освидетельствовании признаков насильственной смерти не обнаружено".
Свез на санках на Волково кладбище. Похоронил честь честью. Взял лопату, закурил и пошел... Потом думаю: "А как же сообщить жене? Где она искать могилу-то будет? Ведь ни креста, ничего такого нет".
Сосчитал и написал:
"Володя лежит в десяти могилах от В.В.Гущинского".
Когда похоронил Володю, вспомнил, что у него чудесный сибирский кот. Пошел на квартиру, но опоздал: соседи уже съели.
* * *
Василий Васильевич Гущинский, или просто Васвас Гущинский! Кумир петербургской, петроградской, а потом и ленинградской публики. Демократической публики, плебса. Ни в "Луна-Парк", ни в "Кривое зеркало" его не пускали. Народный дом, рабочие клубы, дивертисмент в кинематографах. Здесь его красный нос, его костюм оборванца, его соленые остроты вызывали радостный хохот.
В.В.Гущинский - это мое шкидское детство, послешкидская юность. И вот: "В десяти могилах от Гущинского"...
* * *
В редакции:
- Ну что за чернила!
- Ужас! Мастика...
* * *
Мальчики бегут из школы. Из разных, наверно, школ:
- У вас что на обед сегодня было?
- Сказать, что? Битки по ребрам, гуляш по коридору.
* * *
Любимое ругательство Маршака:
- К чертям собачьим!
* * *
Старуха в трамвае:
- Нет, братцы мои, я умирать сейчас несогласная. У меня все деточки на фронте. Вот война кончится, всех деточек своих повидаю, обниму, перецалую, а уж тогда - хороните меня с музыкой.
* * *
Маршак уверяет, что мы, петербуржцы, говорим "эсли", "зэркало" и тому подобное.
Зэркало я никогда не говорил, а четкое если (йесли) для меня и в самом деле - режет ухо (приятно режет ухо, как все чисто московское). И до сих пор говорю: эсли. Не очень широко, не по-грузински, но все-таки - эсли.
* * *
В магазинной очереди. Старик обращается к девушке с медалью "За оборону Ленинграда":
- Давно ли из Ленинграда, сударышня?
* * *
Писатели-одесситы (Олеша, Ильф, Петров) любят слово "элегантный". Я видел "внутреннюю рецензию" Е.Петрова, где повесть молодого автора названа "элегантной".
* * *
- Солдат без ложки - некомплект.
* * *
Автор популярной военной песни "Эх, портяночки, портянки...".
* * *
Понадобилось перелицевать костюм. Хозяйка привела какую-то женщину. Я удивился:
- А вы давно мужское шьете?
- А что?
- Да, сказать по правде, первый раз вижу женщину-портного.
- Что ж, - обиделась она. - Думаете, если бурнусница, так уж и мужское шить не умеет?!.
Перешила. Ношу.
* * *
Тетка с очень тонкими подкрашенными губами:
- Всех жалеть - сердца не хватит.
* * *
Сегодня, 17 июля 1944 года, в Москве - событие. По радио и в утренних газетах было объявлено, что с 11 часов утра по Садовому кольцу, на площадях Калужской, Смоленской и других приостанавливается движение пешеходов и транспорта, так как через город будут проконвоированы пленные немцы - в количестве 57 600 человек. В половине двенадцатого я уже был на улице - на Смоленском бульваре. На тротуарах теснятся толпы народа. По мостовой, по обочинам, прогуливаются усиленные комендантские патрули с характерными ярко-красными погонами. Еще больше, конечно, милиционеров.
Напряженное ожидание. Со всех дворов, изо всех переулков бегут мальчишки.