* * *
Может быть, она и не американка. Нет, американка. Кричит на весь вокзал.
Привела отца, седого, морганистого, пирпонтистого, но еще здорово крепкого господина из Сан-Франциско. Только, пожалуй, этот чуть-чуть повыше, чем тот господин.
Познакомила отца с фрайером. Отец долго тряс фрайеру руку.
Молодые ушли.
Старик поблескивает золотым пенсне. Лицо красное. Волосы серебряно-белые.
Боюсь, как бы не хватил и этого господина удар.
Чего они лезут в Эсэсэсэр?
Сегодня из-за них чуть не остался без билета.
* * *
Впрочем, кто его знает, может быть, старик тоже не американец. Может быть, он Макдональд. Похож на Макдональда.
Курит, конечно, трубку.
Слева сидит Мейерхольд. Похож на Мейерхольда.
У меня все люди похожи на кого-нибудь. Только Зощенко ни на кого не похож. И на него нет похожих.
* * *
Видел на Рождественке негра. Этакий солидный негр.
Купил книгу немецкого психиатра Молле "Пророчества и ясновидения". Этакая "разоблачающая" книжица.
К американцу пришел шофер. Присел, стал что-то говорить. Старик засуетился, вынул бумажник, стал совать ему деньги. Тот не взял: "Но, Но". Говорит: пора ехать. Ждать не могу. Морган в восторге: "Русский отказывается от денег!" Угощает его папиросами "Люкс". Шофер снял свою кожаную перчатку, взял деликатно папироску, закурил, затянулся, встал и протянул миллионеру руку.
Тот руку пожал. Потом вскочил, похлопал парня по плечу.
Небось будет писать или рассказывать о "прекраснодушии и бескорыстии" русских.
Ну, и правильно.
Откуда я взял, что он миллионер? Может быть, он Вандервельде. Или профлидер какой-нибудь.
Черт их знает, этих иностранцев!
Пришел 28-й поезд.
Молодые не возвращаются.
Зал опустел.
Миллионер сидел, сидел и захотел пить.
Подошел к буфету, знаками попросил чаю. Буфетчица налила.
- Ложку, - попросил он, помешав в воздухе пальцем.
- Возьмите, - буркнула она и показала на груду мокрых, почему-то лоснящихся, неаппетитных ложек. Морган взял ложечку, подцепил двумя пальцами стаканчик и пошел к своему месту.
Смешно очень.
* * *
Какое-то революционное настроение: попили нашей кровушки. Не мальчики вам стаканы носить. Сами поносите.
* * *
Жалким выглядел господин из Сан-Франциско в своих кремовых ботинках, в мятом костюме.
* * *
Следующий день (6.IX.30).
В четыре часа утра в буфет пришел носильщик и объявил:
- Международный вагон двадцать второго поезда подан. Занимайте места.
Я побежал, думая, что уже отправляется поезд.
Миллионер, не поняв русской речи, продолжал сидеть, сжимая в руке зеленоватый граненый стакан с чаем.
Вагон я с трудом нашел. Он был прицеплен почему-то к 28-му поезду.
В пять часов утра поезд ушел. Но так как до пяти часов утра не явилось четверо пассажиров, наш вагон отцепили и 28-й поезд ушел без нас.
В нашем купе - трое. Кроме меня два молодых "спеца". Кажется, ленинградские инженеры. Один - коротышка - очень горячий и смешной.
* * *
Американца в шестом часу утра привел какой-то сердобольный человек. Оказывается, Вандервельде все сидел и сидел в буфете за стаканом холодного чая, помешивая его грязной ложкой.
Уморительная сцена произошла у него с проводником.
- Где ваши вещи? - спрашивает проводник. - Багаж! Багаж! - поясняет он.
Тот сует ему "чеки", квитанции на хранение багажа.
- Сам, сам иди, - кричит проводник. И бедняге, уже начавшему раздеваться, пришлось опять идти на вокзал.
Пожалел акулу, пошел вместе.
Камера хранения была закрыта. На трех или четырех языках, а также с помощью пальцев, я объяснил гидре, что откроется она в 6 часов.
В глазах американца горел самый настоящий ужас.
В шесть часов, перед самым отходом поезда, снова побежали в камеру. Американец не волновался, волновался я. И напрасно. Поезд наш отошел от платформы ровно в 9.30 утра.