Мы переходим к стене, где серая полоска сухого асфальта, и довольно долго разговариваем, болтаем обо всем на свете.
- Вы заметили, - спрашивает у меня Аня, - что когда Валя говорит, она прибавляет к каждому слову букву "у"?
- Нет, - говорю, - не заметил. А как же это она говорит?
- Ну, например: у квартире, у саду, у лесу.
- А ты как говоришь?
- Я говорю: в лесу, в квартире...
- Ну это потому, что ты говоришь по-русски, а Валя по-украински.
Тут вмешивается в разговор сама Валя.
- А у нас есть одна девочка. Так она говорит только по-украински. Потому что у нее два зуба выпало.
- Интересно! - говорю я. - А если у нее три зуба выпадут, что ж она по-немецки говорить начнет?
Но девочки не понимают моего остроумия. Обе они вежливо улыбаются и молчат.
Потом Аня открывает рот и показывает:
- Посмотрите, у меня два зуба качается.
Зубки совсем мышиные, маленькие, острые.
- А когда мама с базара пришла, так у меня целых три качалось, хвастается она.
- Ишь ты какая, - говорю я с завистью.
Наша беседа привлекает внимание домохозяек. В окнах появляются любопытные. Женщины таращат глаза, смеются. Но я не обращаю на них внимания. Я предлагаю девочкам сыграть еще как-нибудь. Однако любопытных и в окнах и во дворе прибавляется. Играть же на забаву толпе я не привык. Я не шарманщик и не уличный певец. Играл я для себя, для души. И вот я раскланиваюсь с девочками, пожимаю их маленькие ручки и шагаю домой, где ждет меня чрезвычайно срочная и неинтересная работа.
* * *
Жанр, от которого пахнет сургучом: заявка.
* * *
На днях я вернулся домой и не мог достучаться. Хозяйка ушла на базар, оставила ключ Анечке и приказала ей сидеть во дворе на скамейке и караулить меня. Девочка заигралась и не заметила, как я прошел в подъезд. Я долго и безрезультатно стучался. Наконец открывается соседняя дверь и на пороге появляется девочка шести-семи лет, стриженная по-мальчишески, в вязаном свитере. Это та самая девочка, которая сказала про своего папу: "чтоб он помер". Ее оставили дома караулить квартиру, она услыхала стук на лестнице и не вытерпела, вышла. Мы долго беседовали с нею. Она сбегала в квартиру, принесла ключ, пыталась открыть мою дверь - не удалось. Девочка не по летам солидна, как, впрочем, и большинство одесских детей.
- Вы представьте, у нас вчера вязанку украли!
В передней висела вязанка - вязаная мамина кофта, - кто-то зашел с лестницы и стащил ее.
- Как же ты не боишься открывать дверь?
Тогда она, спохватившись, удаляется за порог и захлопывает дверь перед самым моим носом. Но через минуту, не выдержав, появляется снова.
Мы болтаем с нею о разных вещах. Девочка мне не нравится. Она хвастлива, врет на каждом шагу, говорит, например, что у нее три собаки, и вообще всячески пытается вызвать во мне зависть.
- Папа дарит мне страшно много игрушек. У нас есть телефон. У меня около тыщи книг...
- Не простудишься ты? - спрашиваю я, чтобы оборвать эту надоевшую мне болтовню.
Но девочка не уходит.
Вдруг внизу на лестнице раздаются шаги.
- Это с кем ты там? - слышится испуганный и возмущенный голос. Возвращается мама. Зина захлопывает дверь и убегает.
- Я вот тебе... Наказание ты мое!
Женщина стучит. Дверь не отворяется. Она звонит. Звонит еще раз. Наконец за дверью раздаются торопливые шаги и голос:
- Кто там?
Не желая участвовать в развязке этой драмы, соучастником которой до некоторой степени привелось быть и мне, я поспешно удаляюсь. Через десять минут услужливые соседки помогают мне разыскать ключ.
Сегодня я встретил на лестнице Зину.
- Ну, как вы - попали все-таки тогда в квартиру? - спрашивает она.
- Конечно, попал, - говорю я. - Что ж я, по-твоему, ночевать на лестнице буду? Я не такой дурак, как ты думаешь.