- Есть, - повторил Саша, сделал еще усилие, вскочил и почувствовал, как все у него внутри заныло и захрустело.
Лейтенант скрылся за деревьями. Саша потянулся и громко, на весь лес, зевнул.
- А, черт! - сказал он.
Ему не понравилось, что его разбудили. А кроме того, он не очень-то любил всякие собрания и заседания. Может быть, потому, что он не умел говорить, не умел выступать. Сказать речь - ничего страшнее не было для него на свете. А собрания для того и созывались, чтобы на них говорили. И он, который никогда ни в чем ни от кого не отставал, чувствовал себя на собраниях, как рыба на песке, потому что не мог как следует, как нужно было и как хотелось высказать все, что было у него на душе и на языке. Он всегда со стыдом и с обидой вспоминал о том, как на комсомольском собрании, перед тем как ему выдали светло-серую книжечку, он рассказывал товарищам свою биографию. Собственно, сказал он то, что и нужно было сказать: что он сирота, бывший беспризорный, что воспитывался он в детских домах и в уфимской трудовой колонии, что лет ему восемнадцать, что учился он там-то и там-то... И хотя никто над ним не смеялся и приняли его единогласно, без единого возражения, он чувствовал, что сказал совсем не то, что он какую-то ерунду рассказал, потому что главное вовсе не в том, что он где-то работал и где-то учился... А в чем это главное, об этом он, пожалуй, даже и близкому другу не мог бы рассказать.
Разбудить ребят было не так-то просто. Однако через две минуты человек тридцать комсомольцев, поеживаясь и поскрипывая подмерзшими валенками, уже подходили к расположению штаба.
2
На небольшой прогалинке у наспех раскинутой палатки бледно мигал на голубом утреннем снегу фонарь "летучая мышь". У фонаря сидел на корточках Брякин и, положив на колено полевую сумку, торопливо писал в блокноте огрызком карандаша, который с трудом удерживала его рука в серой грубошерстной перчатке.
Комсомольцы откозыряли.
- Здравствуйте, товарищи, - сказал Брякин; придерживая сумку, он привстал, ответил на приветствие и снова присел на корточки. Присаживайтесь. Сейчас старший лейтенант выйдет - откроем.
- А в чем дело, товарищ лейтенант?
- По какому такому поводу собрание ни свет ни заря?
Лейтенант не ответил, продолжая писать.
- Мать честная! - хлопнул себя по лбу Миша Бардабаев, Сашин дружок. Ведь мы же, ребятки, сегодня именинники! Я спросонок и забыл совсем... Сегодня же двадцать третье февраля - день Красной Армии!
- Точно, - сказал лейтенант.
Он кончил писать, спрятал карандашный огрызок в сумку, застегнул ее и поднялся.
- Да, дорогие товарищи, - сказал он, - Бардабаев хоть и спросонок, а не ошибся: сегодня действительно день рождения нашей матери - Красной Армии! И по этому случаю нам с вами предстоит, между прочим, сделать ей нынче хороший подарочек.
Из палатки вышел командир роты Артюхов и с ним несколько молодых офицеров. Артюхов курил и держал в руке какую-то бумагу.
- Сидите, сидите, товарищи! - обратился он к тем комсомольцам, которые уже успели присесть.
Брякин подошел к нему и что-то сказал. Артюхов кивнул, несколько раз глубоко затянулся, бросил окурок и мельком взглянул на часы.
- Так вот, товарищи комсомольцы, - сказал он, как будто продолжая прерванный разговор. - Получен боевой приказ: через двадцать минут рота выступает для выполнения важной оперативной задачи...
Он еще раз посмотрел на часы. Комсомольцы молчали. Саша Матросов нагнулся и щепкой счищал с валенка снег. Лейтенант Брякин, широко расставив ноги, стоял за спиной командира, поглядывал на ребят и медленно закручивал в трубочку свой блокнот.
- Предстоит горячее дело, - продолжал Артюхов.