– Готовая к употреблению, – он поцеловал ее в глаза.– Будь умницей, рано или поздно, а лучше, чтобы пораньше, это случается с каждой антилопой.
– Почему с антилопой?
–Потому, что так зовут девочек. Не надо из того, что случилось, делать большой трагедии, впадать в отчаяние, паниковать. Не со мной, так с кем-то другим ты бы лишилась невинности. Такова природа человека, тайна и прелесть отношений между мужчиной и женщиной. Мы лишь следуем этим вечным, не нами придуманным, законам природы. Я, когда увидел тебя в бане, то не захотел, чтобы это был кто-то другой. Такой вот я неисправимый эгоист. Сама не догадываешься, какое ты сокровище, созданное исключительно для любви и наслаждений. Ты не пожалеешь о том, что я стал твоим первым мужчиной, крестником.
– А как же мама? – по инерции спросила она.
– Она не должна об этом знать,– твердо сказал отчим.– Не сердись на меня. Я буду тебя любить, как дочку.
– Дядь Федь, а кем ты теперь будешь спать?
– С Анкой, – удивился он ее вопросу.
– А со мной?
– И с тобой, сладкая моя девочка,– успокоил он ее. – Но не так, как сейчас. Ты ведь теперь взрослая девица и все понимаешь. Анна – моя супруга и это мой супружеский долг доставлять ей удовольствие.
–Но вы до сих пор не расписаны?
– Ах, Светка – конфетка, будешь много знать, скоро состаришься. А старухи для любви не годятся. Запомни, любовницей быть даже лучше, выгоднее, чем официальной женой.
– Почему?
– Слишком ты любознательная, – пожурил Федор.– Потому что с женой приходиться исполнять супружеский долг, трудовую повинность, а с любовницей все происходит по любви в пылу горячей страсти.
Этот ответ, похоже, ее удовлетворил. Взволнованная происшедшим, она ушла в свою комнату, не одеваясь заснула, разбросав по сторонам руки. Впечатления, вскружившие голову, вино сморили Светлану.
«Теперь я не смогу порвать с ней связь, – размышлял Головин, оставшись один. – Вкусив, отведав запретный плод, она сама этого не позволит. В ней чувствуется неукротимый темперамент, порода. Она долго маялась в ожидании этого случая, в ее крови, ища удовлетворения, бурлят гормоны. Обязательно бы отдалась какому-нибудь глупому подростку. С ней я испытал наслаждение, острее и ярче, чем с Анной. Девственница омолаживает мужчину. Что ж теперь придется делить любовь между матерью и ее дочерью. Главное, чтобы Светка на радостях не проговорилась и не выдала себя странностями в поведении. Черт знает, как поведет себя завтра?»
Утром он пробрался в ее комнату и, глядя на безмятежно спящую обнаженную женщину, потянулся к ее бедрам, но переборол себя. «Она не должна пресытиться, лучше, если сама испытает влечение ко мне», – благоразумно решил он. Не стал будить, а заботливо прикрыл сползшейся простыней. Пусть выспится, ведь столько впечатлений за один вечер и ночь, крутой поворот. Наспех позавтракав, он ушел на работу.
Ермакова в сомнениях в тревоге промаялась целый день. Стоя перед зеркалом, в чем мать родила, она внимательно рассматривала гибкое изящное тело, выискивая в нем изменения. Искренне удивлялась: «Неужели тело при соитии с мужчиной способно доставлять райское наслаждения, от которого она не в силах отказаться?»
Потом бесцельно бродила по комнатам дома, прилегла на кровать матери, вспоминая вчерашний вечер и ночь, вышла во двор. Нетерпеливо взирала на часы, в ожидании отчима.
В полдень почтальон тетя Варя принесла очередное письмо от Андрея Хвыли из города Николаева, где он после курсов служил сержантом в отдельной роте химической защиты учебной дивизии.
Минуло больше года, как его призвали на срочную двухгодичную службу. Приходило по два-три письма в неделю. Светлана едва успевала отвечать на его теплые, нежные признания в любви и верности. Она с радостью ждала его солдатских весточек.
– Свет, а тебе от твоего солдатика снова привет! – громко позвала ее с улицы от калитки почтальон. Голос проник через открытую форточку. Ермакова вышла из дома и направилась к калитке.
– Ну-ка, пляши, а то не отдам! – велела женщина, завидев ее смущенный вид. – Почему не радуешься? Часом не заболела или, может, с отчимом поссорилась?
– Плохо спала, всю ночь снились кошмары, – солгала она.
– Тогда бери письмецо, – не стала допытываться тетя Варя, навьюченная тяжелой сумкой, отдала конверт. – Пусть оно тебя развеселит и утешит. Передай Андрею от меня привет и не забудь, когда жених отслужит, пригласить меня на свадьбу. Красивая пара. А мать еще не приехала?
– Нет, не приехала.
– Отчим, Федор, тебя не обижает?
– Не обижает. Спасибо теть Варя за письмо, – сказала Светлана, поспешно свернув диалог, и не задерживаясь, направилась к веранде. Женщина проводила ее взглядом, подметив, что она, вопреки привычке, сгорая от нетерпения, не распечатала письмо на ходу. «Видно не в настроении», – подумала почтальон и, подхватив сумку с газетами, журналами, письмами и телеграммами, поспешила к соседним домам.
Наступил вечер. Возвратился пропахший соляркой и машинным маслом Головин. Как обычно поужинал, управился по хозяйству. Со Светланой был холодно сдержан, словно между ними ничего не произошло. Ее душила обида. Отказалась смотреть телевизор, тихо ушла в свою комнату. Он тоже вскоре удалился в спальню.
«Господи, что я совершила? Обещала ведь Андрею, ждать и ни с кем не любезничать. Что я ему теперь напишу? – размышляла она, поняв, что после случившегося переписка потеряла смысл. – Я неспособна ему солгать, да и какой в этом резон».
Андрей, сын бригадира тракторного парка Назара Остаповича Хвыли, был старше Светланы на три года. Перед призывом в армию они встречались на свиданиях не более полугода. Вели себя скромно и сдержанно, лишь один раз она позволила поцеловать себя в губы, а не в щечку, как обычно. Затрепетала, когда Андрей, охваченный желанием, сомкнул на ее тонкой девичьей талии руки и прижал к себе.
«Что теперь делать с солдатскими письмами? Сжечь? – размышляла Ермакова. – Нет, пусть останутся, как память о несбывшейся мечте, ведь в них душа и тепло Андрейкиного сердца». Ее душили слезы обиды и разочарования. Она металась по комнате, как дикая птица в тесной клетке, но вкусив запретный плод, не в силах была устоять перед соблазном. «Надо было с мамкой поехать и тогда бы ничего не случилось, – размышляла Ермакова. – Сама виновата, могла бы уговорить, настоять, а не доверять Федору. Все он правильно рассказал, сначала было немножко больно, а потом словно мед по всему телу разлили. Как интересно и сладко, когда твое тело ласкает сильный и нежный мужчина, как хорошо делает и хочется снова испытать наслаждение».
Федор выждал момент, когда Светка отлучилась к Хрумкиной. Вошел в ее комнату, отбросил покрывало на ее постели. Достал из кармана флакон с порошком и слегка припорошил простыню. «Теперь полный марафет, сама ночью, как ошпаренная кипятком, прибежит и бросится на шею», – с удовлетворением подумал он. Второй флакон с порошком Головин прятал в кабине трактора. Планировал в один из погожих дней, самостоятельно или со Светкой съездить на берег Азовского моря в Каменку. Выловить и высушить медуз, пополнив запас, эффективного биостимулятора. Ведь впереди долгая зима.
Вечером, ворочалась в постели, стиснув зубы, Ермакова уговаривая себя: «Ни шагу в спальню матери». Но жгучее воспоминание воскресило в ней сладкие ощущения минувшей ночи. Она чувствовала, что неспособна устоять перед охватившим ее желанием. Федор разбудил в ней дремавшую неуемную страсть.
Ощутила зуд и приятное жжение в промежности. С приливом крови вспыхнуло неодолимое возбуждение и желание, словно кто-то невидимый включил тайный механизм. По телу пробежала дрожь, а в паху стало тепло и томно, как под струями горячего душа. Светлана невольно потянулась рукой к лобку и пальчиками бережно погладила мягкий ворс.
И на эти ласки, охваченное желанием и страстью, тело отозвалось приливов пульсирующей крови, зашумевшей в ее висках.
«Нет, Света, остановись, нельзя, что ты делаешь, опомнись», – подсказывал ей здравый разум.