Он раскинулся так широко, будто не один город, а десятки городов смешались друг с другом и толпой направлялись к океану. Неподалёку виднелась громадная тарелка с зелёным дном - Олимпийский стадион. А вокруг на крышах цветных зданий светились бассейны, спортплощадки, крохотные спортсменчики гоняли по ним микроскопические мячи и вертелись на перекладинах.
Шубенко потянулся и сказал:
- Я и сам бы размялся на турнике. А ты?
А я смотрел вдаль, на голубое токийское небо, где должна была белеть гора.
- Всё Фудзияму никак не найдёшь? А раньше никогда не видел?
"В том-то и дело, что видел. В том-то и дело", - подумал я.
Как-то в маленьком японском порту рабочие пригласили нас в посёлок, к самой Фудзияме, которую, как человека, с уважением называют "Фудзи-сан".
Мы поехали.
Сначала всё вокруг забивал туман. Не только Фудзиямы, а и дороги не видно - такой туманище! Провожатые виновато шутили:
- Не видно Фудзи! Фудзи-сан сегодня не в настроении. Но вот пробежал поверху ветерок, смахнул туман, облака.
И в небе забелела снегами гора. Как белая шляпа над Японией. Засияла, заискрилась. Японцы сразу оживились:
- О, видите, Фудзи-сан развеселилась. Гостей встречает!
У подножия горы на зелёных полях старательно наклонялись к земле крестьяне. А на головах у них сияли островерхие шляпы - совсем как маленькие Фудзиямы.
Народу вечером набилось в рабочий клуб - ступить некуда.
Вышли мы на сцену, рассказали о Москве, о Владивостоке. О том, как живём, работаем. Даже спели. Раз просят, отчего не спеть!
Японки подарили нам цветы. А японцы поклонились, говорят:
- Теперь наши песни послушайте!
Один старичок сыграл на старинной флейте.
Потом паренёк то ли песню спел, то ли стихотворение прочитал.
А под конец поднялся рабочий с двумя дочками, засмеялся весело и объявил:
- Сейчас мы споём для друзей японскую народную песню "Катюша".
Тут засмеялись и мы и японцы, зааплодировали. И все запели!
И не успели допеть последние слова, выбежала на сцену ещё одна девчушка. Совсем маленькая, в большой "фудзи-яме".
Третья дочка!
Замахала в обиде ладошкой на сестёр, заплакала: отчего не подождали, ей тоже перед гостями выступить хочется!
Подождали бы, да ведь нам некогда! "Сёкай - дружба" - хорошо, но пора на судно!
Японцы проводили нас к автобусу, а сами взялись за руки, раскачиваются и кричат:
- Дружба - сёкай! Дружба - сёкай!
Вдруг слышим, девчоночий голосок в окно доносится. Выглянули, а это маленькая певунья забралась к отцу на плечи и для нас японскую песню затягивает! Громче всех поёт.
- Ну, боевая! - развеселились мы. Собрали все цветы в один букет и протянули девочке. Заработала!
Всю букетом закрыли, одна соломенная "фудзияма" над цветами высится.
Я потом не раз проплывал мимо этих мест. Выйду, бывало, на палубу, смотрю в сторону гор и вижу: шумит вокруг нашего автобуса толпа, а над ней - две Фудзиямы.
Одна вдали - большая, снежная. Сияет над всей Японией, а другая маленькая, словно её внучка; сидит на отцовских плечах за букетом цветов, и только звонкий голос из-под шляпы доносится. Для друзей поёт!
Сейчас старшая Фудзи была "не в духе".
И сколько я ни всматривался, только припоминал её, а разглядеть не мог.
КОЛЁСА ЯПОНИИ
Не успели мы пройти квартал, другой, как набежали облака, столкнулись и хлынул ливень. Над японцами, над японками раскрылись зонтики. А мы бросились под мост, по которому грохотала электричка.
Под мостом - ряды лавочек.
В левом ряду висят брюки, свитера, колышут руками нейлоновые рубахи. Направо - разные древности: бронзовые драконы, фарфоровые чаши, а на лотке мерцают древние монеты.
Направился я к ним: другу-то обещал. А Шубенко показывает:
- Ты сюда посмотри!
По стене ползли черепашьи панцири, возле них бодался настоящий самурайский шлем с обрубленными рогами.