– Нет, – покачав головой, ответил Муха. – Не угадал. – Спецназ ГРУ Генштаба. Ты оштрафован на одно очко.
– Чего? – слегка растерявшись, спросил Нагаев.
Вместо ответа Муха сделал стремительное, едва уловимое движение сначала правой рукой, потом левой и отступил на шаг, не зная, в какую сторону станет падать поверженный гигант. Нагаев слегка качнулся вперед, сделал короткий неуверенный шаг и снова качнулся.
– Всяко бывает, – сочувственно сказал ему Муха. – Не повезло тебе, капитан.
Нагаев вдруг улыбнулся. Муха выпучил на него глаза, и тут огромный кулак капитана стремительно рванулся вперед, почти невидимый, как пушечное ядро в полете, и с отчетливым хрустом вонзился Мухе в подбородок. Серенький ноябрьский свет погас моментально, словно кто-то повернул выключатель, и бывший спецназовец Муха мешком повалился на руки капитану Нагаеву.
Глава 9
Главный редактор запустил руку в карман своего просторного, лет десять назад считавшегося верхом роскоши кожаного плаща и выудил оттуда пачку самого что ни на есть плебейского «беломора». Андрей терпеливо переждал процесс размягчения, продувания и обстукивания папиросы до приемлемой консистенции, со сдержанным интересом проследил за сложными манипуляциями, которые его бывший шеф проделывал с мундштуком, и лишь после этого чиркнул колесиком своей знаменитой зажигалки и поднес старику огоньку.
Шеф раскурил папиросу, сосредоточенно кося одним глазом в принесенную Андреем рукопись статьи, а другим разглядывая зажигалку.
– Не потерял, – ворчливо заметил он. – Слонялся черт знает где столько времени, а зажигалку не потерял.
– Талисман, – сказал Андрей, пряча зажигалку в карман.
– Талисман, – все так же ворчливо повторил главный редактор и, отложив в сторону рукопись, отхлебнул кофе.
– Не бережете вы себя, шеф, – заметил Андрей. – Курить снова начали, кофеек.., третья чашка подряд, между прочим. И это при вашем здоровье.
– Тебе сообщить, какой у меня стул? – сварливо спросил главный редактор.
– Сам знаю, – без тени улыбки ответил Кареев. – Полумягкий, образца тысяча девятьсот восемьдесят пятого года. Перестроечный раритет. Тем не менее, сердце поберечь все-таки не мешало бы.
– Золотые твои слова, – неожиданно легко согласился главный. – Моторчик совсем износился, есть такое дело. Заботливый ты парень, Андрюша. И всегда таким был. Что ни материал – ну, ей-богу, чистый валидол.
Особенно вот этот, – он похлопал узловатой стариковской ладонью по тонкой стопке бумаги, лежавшей перед ним на белой в красную клетку скатерти. – А знаешь, – с внезапным воодушевлением продолжал он, – как в старину понижали артериальное давление?
Кареев вздохнул и потупился.
– Вижу, что знаешь, – проворчал шеф. – Мальчик образованный, начитанный, во всем тексте ни одной орфографической ошибки. Так как? Молчишь? Тогда я тебе скажу. Кровь они пускали, наши пращуры. Причем по любому поводу и где угодно, вплоть до парикмахерских.
Полоснул ланцетом по вене, и все в порядке. А для крови подставляли медный тазик, потому что, во-первых, были большие эстеты, а во-вторых, с алюминием у них тогда было туго. Вот только не знаю, что они потом с кровью делали. Может быть, кровяную колбасу?
– Простите, шеф, – чуть слышно произнес Кареев. – Просто больше мне не к кому было обратиться. Я хотел пойти в милицию, но вдруг испугался. Откуда мне знать, на кого работает тот долдон в пуговицах, которому я все это расскажу?
– Ага, – удовлетворенно кивнул главный редактор, энергично раскуривая вздумавшую было погаснуть папиросу. – Значит, остатки здравого смысла и инстинкта самосохранения и у тебя все-таки есть. О человеколюбии в данной ситуации говорить просто смешно.