— Иначе и быть не может, в противном случае я просто утоплю тебя в сортире, — включая двигатель, пробормотал Метлоу.
— Какой смысл, полковник? — зло засмеялся Али-хан. — Жизнь и так зловонная выгребная яма. Твои соплеменники в России однажды отважились откачать ее содержимое. И что? Откачали в преисподнюю не один миллион жизней, а теперь их социализм дышит на ладан и смердит так же, как ваша хваленая американская демократия.
— Каракурт — философ, это занятно! — усмехнулся Метлоу. — Почему же он соглашается работать на нее?
— Шакалы ничем не хуже гиенных собак, мистер Метлоу, — ответил Али-хан и чему-то усмехнулся.
* * *
Пакистан. Пешавар.
22 марта 1990 года
Серебристый микроавтобус «Тойота» с красными крестами на дверях выехал из ворот частной клиники доктора Аюб-хана. Охранники, увидев за стеклами одетого в европейский костюм доктора Юсуфа и бледное лицо Сарматова, также облаченного в добротный европейский наряд, махнули им на прощанье и наглухо закрыли ворота.
— Так мы и не узнали, Керим-ага, кем был наш гяур! — с сожалением протянул Сайд. — И видно никогда уже не узнаем, вернет ли Аллах ему память или навсегда оставит его человеком без прошлого?
— Аллах акбар! — провел ладонями по бороде степенный Керим-ага. — Конечно, нам нет дела до несчастного гяура, но хотя бы порадуемся, юноша, за доктора Юсуфа, которого Всемогущий Аллах вырвал из рук нечестивых Аюб-хана и его братца Али-хана!
— Да, да, Керим-ага, — качнул тюрбаном Сайд. — Доктор Юсуф вылечил глаза моего отца от трахомы и даже не взял за это барана.
— Да не обойдет его Аллах своей милостью! — опять провел ладонями по седой бороде Керим-ага.
* * *
Навстречу серебристому микроавтобусу бежали узкие улочки Пешавара с их глухими глинобитными дувалами, как и тысячу лет назад скрывающими от чужих глаз гаремы и повседневные тайны правоверных мусульман. На противоположной стороне мутной реки Бара огромной каменной глыбой над городом нависала древняя крепость Бала-Хиссар, повидавшая под своими стенами многих завоевателей: от персидского Дария до Александра Македонского, от орд монголов и хромоногого Тамерлана до колониальных полков английской короны.
Из-за поворота выплыла пыльная площадь перед мечетью Махабат-хана.
К сверкающей свежей краской «Тойоте» потянулись за подаянием руки изможденных босоногих детей, но бдительные полицейские быстро отогнали их дубинками.
— О, несчастные мои соплеменники! — воскликнул доктор Юсуф. — Когда же Аллах Всемогущий обратит на вас свой взор и вы снова вернетесь к родным очагам!
— А где их очаги? — спросил Сарматов.
— В прекрасной стране, которую их предки называли «страной, где обитают феи»! — ответил Юсуф, и в его черных глазах сверкнули слезы. — Но в той стране, которую теперь зовут Афганистаном, более десяти лет все живое пожирает война.
— Говоришь, Афганистаном зовут ту страну? — морща лоб, переспросил Сарматов и огорченно вздохнул. — Нет, Юсуф, не помню я страны с таким названием.
— Я верю, ты когда-нибудь вспомнишь, — сжал его руку Юсуф и жарко зашептал на ухо: — К закату солнца мы будем в Исламабаде, а оттуда — несколько часов полета, и мы не будем больше рабами, сахиб. О, Аллах, не дай сердцу глупого Юсуфа разорваться от счастья!
— Что такое раб?
— Это... э... э... человек, помещенный в клетку.
— Я не был в клетке...
— Разве твоя комната в клинике Аюб-хана не была клеткой, сахиб? Разве ты в ней не чувствовал себя птицей с перебитыми крыльями?
Сарматов недоуменно пожал плечами:
— Не понимаю, дорогой Юсуф, о чем ты...
— Придет время, и сахиб все поймет, — загадочно улыбнулся тот.
* * *
Поколесив по пыльным улочкам Пешавара, «Тойота» свернула на пустынное загородное шоссе, на котором ее поджидал в открытом армейском джипе Метлоу.