— Ну тише, тише, — проговорил Сазан, отечески обнимая рыдающую девушку, — поплакали, и хватит.
Бандит чувствовал себя изрядно не в своей тарелке. С рыдающими девушками он не умел обращаться. Вот с мужиками, которые наставили на тебя ствол — это пожалуйста. Тут он знал, что и как делать. А с плачущими вдовами — извините… мне бы чего попроще. Парня с черным поясом и нунчаками.
Яна опять понемногу успокоилась и уже не билась о Валерия, а только время от времени вздыхала. Она ужасно напоминала карпа, выброшенного из воды, который сначала колотился-колотился хвостом по кухонному столику, а потом притих и заснул.
— А почему ты думаешь, что это связано — то, что он решил уехать, и стрельба? — тихо спросил Сазан.
— Не знаю. Я так чувствую.
«Я так чувствую». Что ж. Чувства надо уважать. Женская интуиция, говорят, большая вещь, хотя Нестеренко как-то не выпало до сих пор случая убедиться, чем это женская интуиция отличается от мужской.
— Как Санычев и Гаибов отнеслись к тому, что Игорь уедет?
— Как-как… На уши встали. Целыми днями ор стоял. «Ты не жалеешь Россию», «Без тебя завод станет», «Как ты можешь предавать Родину» и так далее, и так далее. Сами ему копейки платят, а туда же, о Родине.
— А они могли его… ну, ты понимаешь?
Яна вздрогнула.
— Зачем? Если бы он уехал, он бы еще, может, вернулся. А сейчас… Оттого, что его убить, он ведь на завод не вернется, а?
— А какие-нибудь секреты?
— Да кому в Америке нужны эти секреты, как на оборудовании девятьсот седьмого года рождения аспирин выпускать не хуже «Байера»!
Яна помолчала, потом прибавила:
— Демьян Михайлыч — он хороший человек. Если он тут разорялся, так ведь не для себя же, а для завода. Он такого не сделает. Никогда.
— А о том, что Игорь уезжает, кто-нибудь, кроме близких ему людей, знал?
— Нет. То есть знали, что приглашают, но он же все время отказывался.
— А отчего он такой грустный ходил?
— Да вот от этого самого. Они же его на части рвали. Приходит Гертцки: «Игорь, вы гениальный биохимик, вам надо свою лабораторию, тыр, пыр…» Потом приходит Демьян Михайлыч: «Да как ты можешь! Да мы ж тебя из грязи вытащили! У нас ни копейки не было, завод на боку лежал, а мы твоей матери операцию в Швейцарии сделали, я деньги черти где для этого занимал…» А потом, это же его ужасно дергало. У него же институт при заводе, лаборатория, он в ней днями пропадал. Он сидит себе, над микроскопом медитирует, а к нему какой-нибудь начальник цеха грязными сапожищами: «Витальич! А как бы нам левой ногой да через правое ухо…»
Мимо в сторону области проехало несколько машин. Водители, видимо, удивленными глазами проводили «хаммер» с московскими номерами, открыто выставившийся на обочине, и две фигуры — мужскую и женскую — на заднем сиденье. В воздухе быстро смеркалось.
— Кстати, — спросил Валерий, — а где ты еще бандитов видела?
Яна помолчала.
— Можно не отвечать?
— Нельзя. Если это связано с Игорем.
— Где-то месяц назад. Как раз перед тем, как Игорь в Москву поехал. Я пошла в магазин, возвращаюсь, а перед калиткой стоит тоже внедорожник, только такой, чуть покороче, и зеленый. Выходят две ряшки, одна берет меня за руки, а другая так басом говорит: «Ты передай своему Игорю, что он нам по жизни должен».
— И дальше?
— А дальше ничего. Оборвали юбку и так домой и пустили.
— А Игорь?
— Он очень возмутился. Санычеву звонил, кричал, начальник заводской охраны тут же явился, фотографии мне показывал…
— Узнала фотографии?
— Да. Да Демьян Михайлович и без фотографий вроде все знал.
— А ты спрашивала Игоря, кто это такие? Он ответил?
— Да ничего он не ответил. Сказал как-то зло, мол, есть козлы, которые у завода чего-то хотят и сами не знают, на что нарываются. Так и сказал «козлы».