Лежит на кровати.
В полумраке.
Все портьеры задернуты.
Вообще, когда б у меня такое расписание было, я б, наверное, тоже слегла.
Подумала, что спит, но нет – присел.
И ты не видела таких детских. Это ж там целый дом уместить можно. Или игрушечный магазин – лошади, поезда, корабли, самолеты, завалы из книг, мольберты, карандаши по всему полу, конструкторы, гайки, гвозди, карты, атласы и кровать с балдахином. Темно-синим таким балдахином. И вот он на ней приподнимается, смотрит.
Я: Ты устал?
ОН: Нет.
Тишина.
Подходишь поближе.
Я: Уснул?
ОН: Нет.
Я: А что ты делал?
ОН: Думал.
Я: О чем?
ОН: О разном.
Тишина.
ОН: Не открывай окна. Там жарко.
Я: Там солнечно, славно…
ОН: Выйди и подыши.
Тишина.
Решила пока не дергать.
Я: Ты любишь холод?
ОН: Я не люблю жару.
Я: Так о чем ты думал?
ОН: О пророке.
Молчание.
Я: Тебе хочется предсказывать будущее?
ОН: Нет. О Пророке. Нет бога кроме Аллаха и Мухаммад пророк его.
Так. Это будет сложнее, чем казалось.
Я: И как Мухаммад? Приятный парень?
ОН: Почему? У тебя же жених.
Так.
Я: А что, Мухаммад не одобрял женихов?
ОН: Ну… он вообще не многих одобрял, но какая разница, приятный он или нет?
Да.
Я: А что ты о нем думал?
ОН: Что он зря налоги не брал.
Я: Ну он же пророк бога.
ОН: Это не повод не брать налоги.
Я: Да… смерть и налоги.
ОН: Что?
Я: Неизбежны только смерть и налоги – английская поговорка такая.
ОН: Не было гвоздя – подкова отпала, подкова отпала – лошадь захромала, лошадь захромала – генерал убит, конница разбита, армия бежит. Враг вступает в город, пленных не щадя, оттого что в кузнице не было гвоздя. Мой любимый английский стишок. Что-то еще?
Я: Как, извини?
ОН: Что-то еще, Эмилия?
Я: В смысле, пошла вон?
ОН: Если хочешь, оставайся, только отсядь с кровати вон на ту лошадь, а то ты мешаешь мне думать.
Я: О пророке и налогах?
ОН: О разном.
Я: А что ты еще читаешь?
ОН: Светоний. Жизнь двенадцати цезарей.
Я: У тебя есть вообще какие-то любимые игры?
ОН: Эмилия, у меня будет время после ужина, в семь сорок пять, давай поговорим тогда.
Я: Кого ты любишь из своих братьев?
ОН: В смысле, кого терпеть легче?
Я: Ты вообще кого-нибудь любишь?
ОН: Джона.
Я: Кого?
ОН: Джона. Лошадь такая, английская верховая. Не видела? Серый такой, в конюшне.
Я: Из людей.
ОН: А ты?
Я: Конечно!
ОН: Молодец. Вот и молодец. Иди, Эмилия.
Зачем ему гувернантка?
И дисциплина?
Особенно – дисциплина.
После ужина разговорились мы вовсе не с ним, но с Аннабель. Благо наши спальни через дверь. Она забежала узнать, как прошел мой первый день.
Странно.
Вся моя работа состояла из отчаянных усилий сделать вид, что я работаю.
День у парня расписан по минутам. Из комнаты своей он меня практически выдворил, уроки сделал сам. Английский я ему подправляю, но то скорее оговорки, чем ошибки.
Познакомил меня с Джоном.
Джон сначала долго косился, потом сожрал мое яблоко, потом цапнул меня за палец. Истинно английская лошадь.
Причем сам к лошади не подошел. Почему? – спрашиваю. Ты же его любишь.
А после него руки мыть, – отвечает, – Амалия настаивает.
Такая вот у парня любовь.
Но – Аннабель.
Кстати, комната моя прехорошенькая, голубые обои, белый гарнитур – кукольная просто комнатка.
У Аннабель – желтая, с камином.
У меня камина нет, но своя ванная. В одной моей ванной целая глостерская квартира поместится.
Да – Аннабель.
Как-то ей сразу доверяешь, такое ощущение, что за ней запах сдобной выпечки сам ходит. Ванили и выпечки.
Я ей сразу рассказала, что очень переживаю, потому что не очень вижу, что же мне делать: ребенок и так не малыш, собран, усидчив. Разве только английским его развлекать.
Она помолчала немного.
АННАБЕЛЬ: А как вам Францхен вообще?
Я: Он… интересный ребенок.
В меня всмотрелась.
АННАБЕЛЬ: Это у него просто настроение плохое. Он же к Герберту не хотел. Он хотел Штази к нам позвать на все лето, и еще парочку знакомых позвать. Но господин граф решил, что это опять идти у него на поводу, и решил, что Франц должен пожить где-нибудь и вне дома.
Я: Вообще… это понятно, если мальчик получает домашнее образование…
АННАБЕЛЬ: Ну, со сверстниками, я бы сказала, он общается очень… неплохо. С не сверстниками тоже.
Я: А как он с родными?
АННАБЕЛЬ: Да, видите ли, Коралина еще слишком мала, с остальными братьями тоже большой разрыв в возрасте, а вот Томас… с семи лет их стараются не оставлять в одной комнате одних. Томас как раз вернется из школы, когда Франц уедет.
Я: Извините пожалуйста, можно ли вас спросить, почему госпожа Вертфоллен решилась на домашнее образование для младшего сына, это…
АННАБЕЛЬ: Вы не могли не заметить ее привязанности к мальчику, но я бы не сказала, что это прихоть. Нет, не поймите неверно, со стороны Франца на то нет веских причин… у него просто не пошла та частная школа, где сейчас Томас, а другие как-то… просто решили не искать. Так вышло.
Я: Я очень извиняюсь, вы не подумайте, что я собираю сплетни – ни за что, но мне просто нужно знать ребенка, отчего не пошло – контакты с другими мальчиками не задались?
АННАБЕЛЬ: Нет. Ну как… не задалось, скорее, с начальством. Я знаете, в эту историю не вникала, но там, по-моему, самым счастливым от решения Амалии оставить Францхена дома был директор.
Я: А были какие-то конфликты с ровесниками?
И что мне одни маменькины сынки попадаются.
Ничего, научим ребенка общаться.
С таким распорядком, с такой опекой…
Неужели такие мамаши не понимают, как они задавливают сыновей, это же ужас, когда у твоего сына такие безразличные серые глаза, когда он даже коня лишний раз не тронет, потому что ему потом руки мыть.
Конечно, таких потом дразнят и не принимают, и…
АННАБЕЛЬ: Франц просто слегка вывернул руку одному мальчику, наступил ему на голову и обещал в следующий раз выткнуть ему глаза, вставить туда что-нибудь, что проткнет мозг, и удостовериться, что тот будет умирать долго и мучительно. Всё из-за Версенжеторикса. Он так щенка назвал. Франц. Там был белый щенок, из-за которого и вышла вся свара, Францхен назвал его Версенжеториксом, что-то там с щенком случилось, Франц немного расстроился, и в школе получились беспорядки. Детали вам лучше спросить у самого Франценка… или лучше не спрашивать, он и так сейчас расстроен. Но вы не переживайте, Эмилия! Смотрите на это так – вам невероятно повезло, вы едете в фантастически красивое место, вам не надо преподавать, нудеть с уроками, у вас не сопливый, глупый карапуз. Вас взяли просто как уши и глаза. Все, что вам нужно – это присматривать за собранным, девятилетним, в хорошем настроении – очаровательнейшим существом. И не допускать эксцессов.
Я: Эксцессов?
АННАБЕЛЬ: Ну, Герберт не Томас. Я не думаю, что там есть риск, что кто-то у кого-то откусит ухо. Но… Герберт тоже… очень интересный юноша. Ему уже пятнадцать, он невероятно благоразумен, развит не по годам, невероятно приятен… в хорошем расположении духа. Штази – милая девочка, ей десять, живой, общительный ребенок. Вот они с Францем, наоборот, очень дружны. Все, что вам нужно в Италии – просто… следить, чтоб… у Францхена вы уже поняли крайне живой ум, на крайне живой ум иногда приходят крайне оригинальные идеи, вам надо не допускать самых… недопустимых. Франценок всегда отличался воображением. Лет в шесть в Париже он на сутки пропал из дома. Оказывается, глупейшая нянька зазевалась на прогулке, ему было интересно самому посмотреть город, он потерялся, набрел на какое-то кафе, где познакомился с одним бельгийским моряком, который вернул ребенка домой только к следующему полдню. Вам не надо описывать состояние госпожи Вертфоллен, верно?