Когда мы спросили его, а где же секретные документы, он сказал, что наше представление о них страдает, так сказать, некоторым фетишизмом, что они обязательно должны быть написаны на пергаменте и т. д. Эти грабительские соглашения создавались просто путем шифрованной телеграфной передачи, и копии их лежали в довольно прозаичном виде, спрятанные в шкафах…»
Залкинд отобрал у Татищева все четыре связки ключей и отпустил графа.
Троцкий выделил двух проверенных товарищей, которые умели печатать на пишущих машинках, и прислал караул из Павловского полка. Вооруженную охрану поставили у входа в бронированные комнаты, где в пяти громадных несгораемых шкафах хранились картонные папки с копиями посольских депеш и договорами.
11 ноября 1917 года в «Известиях Петросовета» опубликован приказ Троцкого: чиновники МИД, которые не приступят к работе до утра 13 ноября, будут уволены без права на пенсию. Нарком исполнил свое обещание.
14 ноября в «Известиях» появился длинный список бывших сотрудников министерства, которые «за отказ от подчинения СНК увольняются от должности без права на пенсию». Троцкий исходил из того, что дипломатия – не ахти какая сложная наука, и если чиновники не хотят служить новой власти, то наркомат обойдется и без них.
13 ноября Троцкий впервые в качестве главного советского дипломата принимал в Смольном институте бельгийского посланника, который пришел просить, чтобы ему вернули реквизированный красногвардейцами автомобиль, и заодно решил расспросить о ситуации в стране.
«С ходу на этой первой же встрече с западной дипломатией Троцкий находит свой стиль, – писал Жак Садуль. – Стиль, однако, несколько резкий, чуть высокомерный. Настороженный, учтивый, умело уходящий от прямых ответов на затруднительные конкретные вопросы, Троцкий явно настроен не делать никаких уступок по сути и по форме».
16 ноября уволили еще несколько десятков человек.
22 ноября НКИД разослал циркулярную телеграмму всем дипломатическим представительствам России за границей с одним вопросом: согласны ли они служить новой власти?
26 ноября двадцать восемь глав российских миссий были уволены со службы «за неполучением ответа».
В НКИД пришли работать рабочие с завода военных и морских приборов «Сименс и Шуккерт», солдаты. Шифровальщиков нашли в Главном морском штабе. Из мидовских сотрудников остались курьеры и прислуга, изъявившие желание служить новой власти. Потом к ним присоединились некоторые дипломаты, которые прекратили забастовку.
Александр Доливо-Добровольский, бывший директор правового департамента МИД, через газету «Наша жизнь» обратился к коллегам с призывом последовать его примеру:
«Большевики захватили власть, свергнув коалиционное правительство. В первое же мгновение все отступили перед фактом захвата, перед призраком разорванных хартий свободы. Но нам было предоставлено время, много дней, чтобы заметить, что перед нами не кондотьеры с еще горячими ружьями после уличной схватки, но фактическая власть большой народной партии».
В те времена еще многое было позволено. Будущий знаменитый писатель Илья Григорьевич Зренбург печатал в московских газетах статьи, в которых писал о Ленине без тени почтения к руководителю нового правительства:
«Лет десять тому назад юнцом наивным и восторженным прямо из Бутырской тюрьмы попал я в Париж. Утром приехал, а вечером сидел уж на собрании в маленьком кафе Avenue d’Orleanes. Приземистый лысый человек за кружкой пива, с лукавыми глазами на красном лице, похожий на добродушного бюргера, держал речь. Сорок унылых эмигрантов, с печатью на лице нужды, безделья, скуки, слушали его, бережно потягивая гренадин. «Козни каприйцев», легкомыслие «впередовцев» тож «отзовистов», соглашательство «троцкистов» тож «правдовцев», «уральские мандаты», «цека, цека, ока» – вещал оратор, и вряд ли кто-либо, попавший на это собрание не из «Бутырок», а просто из Москвы, понял бы сии речи…»
Очень скоро бывшие дипломаты увидели, что у них нет иного выбора, кроме как проситься назад на государственную службу. Никакой иной работы в Советской России не осталось, потому что частный бизнес был уничтожен. К тому же в 1918 году в Петрограде вспыхнула эпидемия холеры, и безработных заставляли копать могилы.
– Довольно покобенились и поголодали, – говорил коллегам бывший сотрудник второго департамента МИД Андрей Сабанин. – Пора приняться за дело. Но работать как следует можно только по специальности. Предложу услуги Наркоминделу.
И его взяли, как и многих других молодых дипломатов, которые быстро сделали в наркомате карьеру.
Дипломатия без секретов
Троцкий придавал большое значение скорейшему опубликованию секретных документов из архива МИД. Он хотел, чтобы все увидели, как вся Европа была вовлечена в кровавую мировую войну. Сохранилась его записка Залкинду, написанная 7 ноября, на бланке наркома:
«Посылаю Вам специальный караул, которому отданы строжайшие инструкции. Непременно достаньте еще одного или двух работающих на машинке, переводите и перепишите как можно большее количество интересующих нас документов и отложите все оригиналы отдельно, их придется хранить особо. Точно сверяйте копии, снимаемые переписчиками (точность дат, имен и пр.), скрепляйте подписями и печатью.
Оригиналы отберите с таким расчетом, чтобы их можно было спрятать в надежном месте (у чиновников могут быть дубликаты ключей).
Жму руку.
Ваш Троцкий».
Найденные документы сразу публиковались. Это были секретные договоры с Италией, Румынией, Францией, переписка императора Николая II, депеши послов Временному правительству. По личному указанию Ленина немедленно опубликовали перехваченное донесение румынского военного атташе, в котором говорилось, что генерал Корнилов намерен сдать Ригу с целью борьбы против «пораженчества».
Сам Троцкий ненавидел тайную дипломатию. После него восторжествует привычка по секрету договариваться об одном, а на публике провозглашать другое. Сталин считал дипломатию доведенным до совершенства искусством обмана: «Слова дипломата не должны иметь никакого отношения к действиям – иначе что это за дипломатия? Слова – это одно, а дела – другое… Искренняя дипломатия невозможна…»
Троцкий обладал даром привлекать к себе людей, которые шли за ним, как за вождем. Помощником наркома был назначен матрос-электротехник Балтийского флота Николай Григорьевич Маркин, талантливый самоучка и очень храбрый человек. Ему было двадцать пять лет, он вырос в бедной семье, рано начал работать, пристрастился к чтению нелегальной литературы, был арестован за попытку поджечь магазин своего хозяина. В тюрьме сблизился с политическими заключенными. После Февральской революции принимал участие в выпуске вечерней газеты «Рабочий и солдат», работал в Петроградском совете, делегатом от Балтийского флота вошел во ВЦИК.
Маркин установил в наркомате большевистский порядок.
Троцкий восхищался своим помощником:
«Я был занят в Смольном общими задачами революции. Тогда Маркин стал на время негласным министром иностранных дел. Он сразу разобрался по-своему в механизме комиссариата, производил твердой рукой чистку родовитых и вороватых дипломатов, устраивал по-новому канцелярию, конфисковал в пользу беспризорных контрабанду, продолжавшую поступать в дипломатических вализах из-за границы, отбирал наиболее поучительные тайные документы и издавал их за своей ответственностью и со своими примечаниями отдельными брошюрами…»
Маркин обзавелся парой переводчиков и составил из обнаруженных документов шесть сборников, которые отпечатал в типографии бывшего Министерства иностранных дел.
Его энергии хватило бы на троих. Он с увлечением занимался всем, за что бы ни брался – разбором дипломатической переписки или починкой пулемета. Маркину принадлежала идея продавать с аукциона подарки, которые заграничные друзья присылали чиновникам МИД. Чего там только не было – от статуэток до принадлежностей дамского туалета.