Ах вон оно что! Ну что ж, посмотрим. Я думала, что Люся наконец присядет позавтракать, но она вдруг повернула не к столу, а в противоположную сторону. Ее сердце забилось чаще и сжалось от щемящей нежности, да так, что я оторопела – еще никогда в жизни я не испытывала чувства подобной силы…
В инвалидной коляске, освещенная лучами утреннего солнца сидела маленькая девочка. Примерно шести – семи лет, в легком белом платьице, с тоненькими очень бледными ручками и ножками. Пшеничные папины локоны и синие опушенные темными ресницами глаза дополняли образ маленького ангела. Еле сдерживая стоящие в глазах слезы, Люся присела перед коляской.
– Доброе утро, Раечка! Как спалось? Тебе нравится солнышко? Смотри, оно заглядывает прямо к нам в окошко, чтобы согреть твои ручки – Люся взяла холодные пальчики малышки и поднесла их к губам. Девочка никак не отреагировала и продолжала смотреть в окно. Я чувствовала, что меня вместе с Люсей накрывает такая волна горя и отчаяния, что стало страшно. Казалось, все счастье мира сосредоточено в этих маленьких ручках, на них капали горячие слезы Люси, но они все равно оставались холодными. Я чувствовала, что Люся не может дышать, что сейчас она разрыдается, и мысленно прошептала:
– Люсенька, милая, дыши глубже. Медленный протяжный вдох, еще… и еще…
Люся послушно подышала и немного пришла в себя. Еще раз поцеловав ручки девочки, она отошла к столу. Сергей уже куда-то вышел и карга явно приободрилась.
– Сегодня кто-то целых сорок минут сидел в ванной, забыв, что в этом доме живут люди!
Настроение у меня после перенесенных эмоций было ни к черту, Люся вообще обессиленно притихла, так что я решила ответить за нее:
– И этот кто-то, судя по построению предложения, к людям не относится?
Старая карга вскинула подбородок и развернула знамена:
– Этот кто-то – грязная шалава, пользующаяся наивной влюбленностью доверчивых мальчишек!
Я даже опешила:
– А можно хотя бы при ребенке яд не испускать?
– Она все равно ничего не понимает! От худого семени не жди доброго племени!
Где-то внутри меня пыталась образумить Люся, напоминая о том, что я обещала не вмешиваться в ее жизнь, но меня уже несло как по кочкам:
– Ах ты, старая оглобля! Да это же твоя внучка!
– Это еще спорный вопрос! Вон у Настасьи – мой внук, а это – приблуда! А вот тебе за оглоблю, неряшливая корова!
Из наших общих с Люсей глаз фонтаном брызнули слезы, а карга подошла и отвесила нам сочную оплеуху. Вдруг откуда-то из комнат прискакал крупный черный котяра и, запрыгнув на стол, злобно зашипел на старуху. Очень красивый, с блестящей смоляной шерстью и ярко-зелеными глазами, он выглядел потрясающе – плотно прижатые уши, сморщенный нос, расширенные зрачки, немалые клыки и угрожающе поднятая лапа с выпущенными когтями. Прямо как пантера в миниатюре. Карга раскричалась:
– Это еще что? Сережик! Убери эту тварь отсюда!
На ее вопли из недр дома выскочил Сергей и угрожающе топнул на кота, срывающимся голосом его прогоняя:
– А ну брысь отсюда!
Кот и не думал уходить, но перестал скалиться и шипеть, прижался к столу и настороженно поглядывал на Сергея. Тот растерянно осмотрел нас и спросил:
– Откуда он тут взялся?
И я вдруг поняла, почему он убежал в комнаты, хотя и слышал нашу ругань с матерью. Его глаза были красны от слез – он расплакался, когда Люся подходила к девочке. Мое, а вернее, Люсино сердце дрогнуло от жалости и нежности. Карга холодно ответила:
– Эта тварь защищала твою женушку. Оно и понятно – у ведьмы и должен быть черный кот. Убери его отсюда, сынок.
Сергей изловчился и схватив кота за шкирку, собрался его куда-то нести. Кот же принял самый что ни на есть смиренный вид и покорно висел, как плюшевая игрушка. Вдруг в наступившей тишине раздался тихий голос:
– Папа!
Мы все обернулись на звук – мое маленькое золотце, моя солнечная малышка смотрела на Сергея и протягивала к нему руки. От переполняющей душу нежности я назвала ее именно так, ведь я чувствовала то же, что и хозяйка тела. Люсино сердце подпрыгнуло от оглушающего счастья, а мысли заметались, как испуганные бабочки:
– Она говорит! Боже мой, она говорит!
А девочка, не обращая внимания на всеобщий шок, еще выразительнее протянула ручки и сказала:
– Дай!
Стоявшая до этих пор с открытым ртом карга пришла в себя:
– Сергей, не вздумай! Он может ее оцарапать! Да и вообще, наверняка на нем кишмя кишат блохи и глисты и всякая зараза!
Но Сергей, не обращая ни на кого внимания, нес кота дочери. Подойдя, он усадил животное на худенькие коленки малышки, а кот вальяжно разлегся, ткнулся носом в руку ребенка и утробно замурлыкал.
Не отрывая глаз от глянцевой спинки, девочка сосредоточенно его гладила. Кот заурчал еще громче и перевернулся кверху животом. Мы с Сергеем радостно переглянулись. Он сказал:
– Пусть кот останется у нас.
Карга возмутилась:
– Но…
Сергей с нажимом повторил:
– Пусть кот останется у нас. Ты же сама видишь… – казалось, он не смел вслух сказать о том, что девочке явно лучше, чтобы не спугнуть такое нежданное призрачное счастье. Потом он обвел нас взглядом:
– Ну все, я пошел. До вечера. – и вышел за дверь.
Люсино сердце сжалось от тоски. Я шепнула: «Не стой столбом, догони его!»
Не сразу, но она послушалась. Догнав его почти у калитки, он позвала именем, навеянным сегодняшним воспоминанием:
– Сержик!
Сергей стремительно обернулся, вернулся к Люсе и сжал ее в объятиях. Я чувствовала его слезы на своем виске, а он крепко обнимал ее раздавшуюся талию и шептал:
– Девочка моя… Девочка моя синеглазая…
От этих слов Люся разрыдалась и я, честно говоря, тоже. Я ведь ощущала собой все ее эмоции, я впитала их, будучи в ее теле.
***
Какое-то время мы просто стояли и плакали. Я будто слышала, как падают камни с Люсиной души, я чувствовала ее облегчение. В конце концов, наплакавшись и нашмыгавшись, Люся посмотрела в глаза Сергею – красные от долгих слез, они светились нежностью и любовью. Он с улыбкой спросил:
– Ну и куда ты пойдешь с такими глазами?
Люся рассмеялась:
– Да ты на себя посмотри!
Сергей улыбнулся еще шире и поцеловал ее. Я напряглась – приятно, конечно, но как-то …неуютно.
– Я пойду, Люсь, я и так уже безнадежно опоздал.
И он выскочил за калитку.
Люся подумала:
– А я ведь так и не обулась! И тоже давно опоздала!
И мы пошли обратно в дом. У дверей стояла Люсина свекровь и странно на нее смотрела – казалось, с состраданием. Она явно видела всю сцену у калитки. Я буркнула:
– Ну вот, сейчас опять начнется…
Люся мысленно ответила:
– Не обижайся на нее. Знаешь, есть китайская пословица: «Не осуждай человека, пока ты не пройдешь милю в его туфлях». Ее тоже можно понять – у нее, кроме сына, никого нет, а тут вот…
– Что – «вот»?
– Давай не сейчас, я только успокоилась… Я уже много лет не чувствовала себя так легко и спокойно, спасибо тебе за это. Пусть я больная, пусть я завела себе воображаемую подругу, но спасибо – ты меня встряхнула, напомнила – кто я.
Я озадаченно ответила:
– Да пожалуйста.
И только сейчас я поняла, что все эти сумасшедшие несколько часов не вспоминала о своих проблемах – так плотно я была вовлечена в Люсины. Мы зашли на террасу, Люся наконец-то обулась и забрала объемную грубую сумку. Девочки здесь уже не было, но Люся без сомнения вышла из дома и обошла его. Здесь, в тени старых деревьев, стояла инвалидная коляска с частично откинутой спинкой, а в ней спала накрытая клетчатым пледом малышка. Рядом на скамье гордо восседала карга и читала книжку. Люся подошла к девочке, поправила уголок пледа, какое-то время на нее смотрела и сказала карге:
– До свидания!
Та только снисходительно кивнула. На подходе к калитке нас догнал тот же черный котяра и принялся тереться о Люсины ноги. Она взяла его на руки и почесала ему подбородок, а он блаженно зажмурил ярко-зеленые глаза. Люся сказала: