Сделал глубокий вдох, толкнул дверь. Она открылась, и я шагнул на тротуар.
Надо мной было серое небо. Когда-то сверкавшие на солнце зеркальные окна соседних небоскребов сейчас были похожи на тусклые стальные пластины, изъеденные временем и кислотными дождями. Пахло какой-то химией и дымом. На нашей двадцать восьмой улице не было ни души. В старых фильмах по пустынным улицам ветер несет скомканные газеты. Газет не выпускают уже лет двадцать. Поэтому ветер просто наводил рябь на лужицах да чуть подвывал в стабилизаторах, стоящих у обочины аэромобилей. Я посмотрел на часы. Было без десяти двенадцать. Чему я удивляюсь? Сейчас все работают. Работают в своих креслах. Надев сферошлемы, люди управляют сборочными станками, транспортными роботами и другими машинами, которых наплодилось в последнее время так много. Я настолько был ошеломлен пустотой улицы, что и думать забыл о своей агорафобии. Одно дело смотреть на пустую улицу с высоты, другое – стоять посреди этой улицы и слушать одинокое завывание ветра. Это что же получается? Десять лет я сидел в своей конуре, загнанный и одинокий. Завидовал всем остальным, потому что они могут спокойно закрыть дверь своей квартиры и направиться куда угодно. А эти остальные практически добровольно заперли себя в своих креслах, отгородились сферошлемами и не высовывают носа на улицу. Куда мы катимся? Внезапно я увидел вдалеке человека. Быстрой походкой он двигался в мою сторону. Метров за сто от меня прохожий нырнул в дверь под неоновой вывеской. Бар? Я почти бегом направился туда же. Запыхавшись, я толкнул звякнувшую колокольчиком дверь и ввалился в бар. Пару секунд мне понадобилось, чтобы глаза привыкли к полутьме маленького зала. Слева была стойка, справа стояло несколько столиков. Незнакомец, которого я видел, сидел на высоком табурете у стойки. На нем был длинный темно-серый плащ и черная блестящая шляпа. Он как раз собрался снять ее, когда появился я. Бармен, высокий, могучий брюнет с крупными чертами лица, удивленно вскинул брови, уставившись на меня. Незнакомец застыл, взявшись рукой за широкие полы шляпы. Видимо, приняв решение, он шутливо отсалютовал мне и положил шляпу на стойку подле себя.
– Кажется, у тебя клиент, Дон.
– Не очень-то он похож на клиента.
– Может, он ищет магазин электроники?
– Скорее всего. Наверное, сгорела плата любимого трансивера.
Они говорили обо мне, словно меня здесь нет. Я вдруг почувствовал легкую досаду. Сегодня день моего триумфа, я чувствовал себя героем. Героем, поборовшим самого страшного и сильного врага – самого себя. А тут неуместный сарказм. Впрочем, они ведь были недалеки от истины.
– Текилы! – громко сказал я и уселся на табурет у стойки.
Дон налил мне порцию, пододвинул блюдечко с настоящим лимоном и солью. Я выпил, грохнул стеклянным цилиндриком о стойку и завыл в потолок.
– Что с тобой, парень? – поинтересовался бармен.
– У вас тут отпускают в кредит?
– Первые три порции за счет заведения.
– Еще текилы, – потребовал я и стал рассказывать.
Внутри меня как будто плотину прорвало. Я ведь не разговаривал с людьми почти десять лет. После того дня меня словно заковало в панцирь. Ничего не мог ни в себя впустить, ни выпустить наружу. А тут я словно с цепи сорвался. Я рассказал все. Про Реколл, про Лору, про агорафобию. Рассказал совершенно незнакомым людям. Просто чувство было такое, что если все расскажу, то сброшу с себя чертов груз. Стану свободным.
– Да… – бармен покачал головой, когда я закончил.
– Нельсон, – представился незнакомец и продолжил: – Скоро, парень, от этой твоей агорафобии придется лечить весь город. Ты посмотри вокруг. Улицы пусты, с неба вместо дождя льется желтая гадость.