– Как раз относительно этого письма сегодня многие справлялись.
Лэмбер, снова направлявшийся к двери, круто повернулся.
– Что вы, черт возьми, хотите этим сказать, Грен? – спросил он, и все его хорошее настроение исчезло.
Секретарь почувствовал, что совершил оплошность, – это была очень деликатная тема. До известной точки Лэмбер ему доверял; он мог признаваться, что ему были известны дела Лэмбера, но только до этой известной точки.
– Да всё эта африканская история, – ответил секретарь.
Лэмбер стоял у двери с поникшей головой.
– Полагаю, что вы им сказали?..
– Я рассказал им обычную историю – что наш инспектор в настоящее время осматривает владение и что мы скоро от него получим известие. Один лишь – письмоводитель Букстедов – был нахальным, и я… – Он медлил.
– Да, ну и?..
– Он сказал, что мы, кажется, сами не знаем, где находятся алмазные россыпи.
Лэмбер принужденно улыбнулся.
– Смешно, – сказал он не очень искренне. – Как будто можно учредить общество алмазных россыпей, не зная, где они находятся, – абсурд, не так ли, Грен?
– Конечно, сэр, – подтвердил тот учтиво.
Лэмбер все еще стоял у двери.
– При проспекте ведь был приложен план, россыпь находится как раз на краю – Грет-Форрест – так, кажется, название?
Секретарь утвердительно кивнул головой.
– Служащий Букстедов, ха? – Лэмбер волновался.
Букстеды были лучшими и честнейшими адвокатами Лондона, и они его недолюбливали.
– Если Букстеды узнают… – он запнулся. – Я хочу сказать, если Букстеды полагают, что смогут у меня выманить возмещение своих…
И, не докончив фразы, он вышел.
Что может быть нелепее – учредить общество, которое посредством пространных объявлений сулит невероятные доходы; выманивать у спекулирующей публики деньги, а затем не быть в состоянии привести доказательства жизнеспособности этого предприятия. Если для эксплуатации алмазных россыпей что-нибудь требуется, то это прежде всего сама россыпь, но были основания предполагать, что таковой в распоряжении общества не имеется. Подозрительным было, например, то, что Лэмбер не мог указать места участка даже с точностью до ста миль; второе подозрение – и оно было особенно важно: Лэмбер не имел ни малейшего понятия о том, имеет ли он вообще права на этот участок, даже если бы он и знал, где он находится.
Но Лэмбер не принадлежал к тем энтузиастам, которые считают необходимым финансировать алмазные россыпи на солидных началах. Основой служил ему его оптимизм. Чтобы быть вполне откровенным, необходимо заметить, что алмазные россыпи Грет-Форрест были основаны Лэмбером в то время, когда его материальное положение было весьма и весьма плачевным; несмотря на его участие в многочисленных предприятиях, ему приходилось переживать времена финансового кризиса. Необходимо заметить, что он до тех пор не выпускал акций, пока он действительно знал, что существует сомнение в возможности отыскать россыпи.
Он умалчивал о том, что эти россыпи – воздушный замок, фантазия, ничем не доказанная, разве только планом, которым он также не обладал и никаким способом достать не мог. Он умолчал об этом также в витиеватых маленьких проспектах, которые распространялись им исключительно между такими лицами во всей Британии, которые с легкостью соглашались так удобно поместить свои капиталы. Лэмбер утверждал, что место россыпей определено и права на него приобретены. Проспект упоминал еще, но очень неопределенно, о существующих транспортных затруднениях, которые необходимо еще урегулировать, в самом конце следовал ученый и технический отчет находящегося на месте россыпей инженера о драгоценных камнях, «подземных сокровищах», с обычной в таких отчетах терминологией.
Бесполезно было бы доказывать, что у Лэмбера нет ни единого недостатка. На свете сравнительно мало очень дурных людей, но если проследить жизненный путь этого человека, то обязательно придешь к заключению, что доброго начала в этом человеке никогда не существовало.
Он сошел в вестибюль и вышел на улицу. В эту минуту на автомобиле подъехал Уайти.
– Ты мне нужен! – крикнул он.
Лэмбер сморщил лоб.
– У меня нет времени, – начал он.
– Идем обратно, – сказал Уайти и взял его под руку, – идем в контору; я тебе должен сообщить кое-что очень важное.
Толстяк нехотя пошел назад.
Секретарь Грен как раз обследовал личный ящик письменного стола своего хозяина, и когда на каменной лестнице послышались шаги, он с необыкновенной поспешностью и ловкостью запер ящик и сунул ключ в жилетный карман, чтобы не быть пойманным на месте преступления; и когда те входили, он был занят чтением заметок.
– Вы можете идти позавтракать и возвращайтесь через полчаса, мне нужно поговорить с мистером Уайти, – сказал Лэмбер и, когда секретарь закрыл за собой дверь, обратился к своему спутнику. – Ну,– спросил он.
Уайти выбрал себе лучшее кресло и удобно в нем развалился, положив ногу на ногу. Благодаря своему умственному превосходству он имел привычку чувствовать себя хозяином положения.
– Когда ты наконец перестанешь смеяться, как осел, и объяснишь, почему ты меня заставил отложить завтрак? – проворчал недовольно Лэмбер.
Уайти опустил ноги и выпрямился.
– Новость, Лэмбер! – Его поднятая рука должна была подтвердить важность сообщения. – Новость и идея одновременно, – сказал он. – Я видел Сеттонов.
Лэмбер кивнул головой. Смелость Уайти была для него всегда большой неожиданностью, но толстяк умел это скрывать.
Уайти был, по-видимому, сильно разочарован, что его новость не произвела должного впечатления.
– Ты, как видно, считаешь счастливый случай самым обыкновенным явлением, – проворчал он. – Я был у Сеттонов, Лэмбер, посетил их после истории у «Уайстлеров».
– Ты славный малый! Ну и?..
– Ну, – раздраженно заметил тот, – я говорил с мальчиком, он держал себя очень заносчиво и надменно, Лэмбер; сперва он ни за что не хотел со мной разговаривать; а его сестра – фу! – она была со мной, как лед, – сказал он серьезно, – она была со мной очень холодна; с ней говорить хуже, чем сидеть в леднике. Брр! – Его знобило.
– Ну и что с мальчиком?
Уайти лукаво улыбнулся.
– Он вспыльчив, раздражителен, много мнит о себе, но рассудителен. Он понял, что такое «Уайстлеры». Легче поймать дикую кошку, чем склонить его снова на свою сторону. В нем проснулись итонский ученик и оксфордский студент – ба! Ты, конечно, знаешь этот тон: «Мне очень жаль, но лучше бы наше знакомство никогда не состоялось – я сделал большую ошибку!.. Но прошу вас, прекратим этот разговор, прощайте. Вот дверь!»
Уайти не умел подражать, он только передал суть разговора.
– Но от меня не так-то легко отделаться – я остался непоколебимым; он открыл дверь, чтобы меня выпустить, а я любовался его геранями; он позвонил лакею, а я ему сказал, что не просил его об этом; он фыркал, скрежетал зубами, бегал по комнате; он не постеснялся даже высказать, какого он обо мне и о тебе мнения.
– Какого же он обо мне мнения? – спросил Лэмбер.
– Лучше я этого не скажу, – ответил Уайти, – не думаю, чтобы ты пришел от этого в восторг. Ты думаешь, он считает тебя джентльменом? Нет! Но не обижайся на такие ребячества. Он заявил, что ты, очевидно, мот самого скверного сорта.
– Что же ты ему ответил? – спросил Лэмбер, сморщив лоб.
– Я отрицал это, – возразил притворно Уайти, – не самого скверного сорта, сказал я; все же разговор кончился обещанием зайти сегодня после обеда сюда.
Лэмбер задумался и стал ходить по комнате.
– А какая от этого польза? – спросил он.
– Но послушай, послушай. Целое утро я для тебя мучаюсь, а ты спрашиваешь, какая от этого польза.
Уайти медленно встал и взял шляпу.
– Стой, – крикнул Лэмбер, – останься, я хочу знать дальнейшее. Ну, что же он в состоянии сделать?
– Послушай, Лэмбер, – Уайти бросил всякое притязание на любезность и почтительность и повернулся к нему ворчливо. – Этот ребенок может раздобыть план. Наши алмазные россыпи должны стать осязательнее, чем до сих пор, а то дело может принять плохой оборот, ты это прекрасно сам знаешь.