– Я роюсь в ваших вещах?
– Нет, вы их бережно изучаете. Не знаю, какого рода улики вы надеетесь обнаружить.
– Никаких. Вы не тот человек, который оставляет улики.
– Зачем же тогда следить за мной? Где же то взаимное доверие, которое обычно существует между союзниками?
– Между союзниками? – Лунц чиркнул спичкой. – Признаться, я как‑то не думал на эту тему.
– В таком случае, вот доказательство того, что оно существует, – Петерсен протянул бумажник и пистолет, отобранные им у юного лейтенанта. – Не сомневаюсь, вы знаете этого парня. Он слишком настойчиво размахивал перед моим носом «вальтером».
– А, неукротимый Ганс Винтерман! – Лунц оторвал взгляд от документов. – Судя по тому, что мне известно о вас, юный Ганс не отдыхает сейчас на дне Тибра.
– Я не обращаюсь подобным образом с союзниками. Лейтенант заперт в ювелирной лавке.
– Понятно, – полковник произнес это так, словно не имел ничего против действий Петерсена. – Заперт... Но наверняка Ганс может...
– Не может. Он связан. Вы не столько огорчаете меня, полковник, сколько обижаете, награждая таким агентом. Почему бы вам было не дать ему флаг или барабан, или что‑нибудь в этом роде, что быстрее привлекло бы мое внимание?
Лунц вздохнул.
– Юный Винтерман был хорошим танкистом. Конспирация – не его ремесло. Я не собирался обижать вас, майор. Слежка – всецело идея Ганса. Нет, естественно, я знал, чем он занят, но не пытался остановить. Ничего, разбитая голова – невысокая плата за приобретенный жизненный опыт.
– Я и пальцем не тронул мальчишку, – заметил Петерсен. – Повторяю, я отнесся к нему как союзник к союзнику.
– Зря. Этот случай мог послужить ему хорошим уроком, – полковник умолк – в дверь постучали, и в номер вошел консьерж, принесший стаканы и французский коньяк.
Петерсен разлил коньяк и, подняв свой стакан, провозгласил:
– За операцию «Вайс»!
– Прозит. – Лунц оценивающе почмокал губами. – Превосходно! Почему‑то принято считать, что все офицеры гестапо – варвары. Операция «Вайс». Значит, вы в курсе? Хотя не должны были знать о ней. – Тем не менее полковник не казался расстроенным,
– Я знаю много такого, о чем не должен был знать.
– Вы меня удивляете, – равнодушно сказал Лунц и вновь отхлебнул из стакана. – Чудесный напиток, просто божественный! Да, четники [3]склонны разбрасываться. В результате мы с вами не можем скоординировать свои действия.
– Вы мне не доверяете?
– Не говорите таким обиженным тоном. Разумеется, доверяем. Ваши документы красноречиво говорят сами за себя. Единственное, что нам, особенно мне, трудно понять, почему человек с таким послужным списком, как ваш, связался с этим предателем, королем Петром?
– Я вижу, полковник, что за тринадцать минут вы успели основательно поворошить мой письменный стол. Король Петр – предатель? Скорее, можно назвать предателем принца‑регента Павла, которого ваш фюрер вынудил подписать Тройственный пакт с Германией и Японией. Однако и он не предатель. Просто слабый, нерешительный, быть может, трусливый человек. И поступил так потому, что желал избавить Югославию от ужасов войны. Он искренне полагал, что действует во благо страны. «Bolje grob nego rob». Вам знакомо это выражение, полковник?
Лунц помотал головой.
– Я не знаю вашего языка, майор.
– "Лучше умереть, чем жить в рабстве". Это кричали югославы, когда узнали, что принц‑регент примкнул к Тройственному пакту.