Учился в Москве, и в России же прошел всю необходимую террористическую подготовку. Марионетка чистейшей воды — правит лишь по прямым указаниям Кастро. И девяносто шестой пробы палач. Впрочем, у красных такие в особой чести.
— Само собой. Дальше.
— О Рамоне рассказывать больше нечего. Излагаю общую обстановку. После крушения, в котором погиб генерал Коммачо, между монтеасулийскими антикоммунистами возник жесточайший раскол. Адольфо, генеральский племянник, начал собственную войну против Рамона и его клики. Рамон ответил ужасающими… как это у них зовется?
— “Чистками”. Советское словцо.
— Да, спасибо. “Чистками”. Редакторы, журналисты, радио— и телекомментаторы — все, кто пытался хотя бы намекать на правду о коммунизме, Кастро и самом Рамоне, — либо гибли, либо исчезали бесследно.
Фрост понимающе кивнул.
— Несколько месяцев спустя Адольфо связался со мною. Сказал, что готов содействовать всемерно, а счеты сведем после, когда выметем нечисть и дадим государству покой.
— Счеты сведете? Какие, прах побери, счеты?
— Хэнк, ты… Понимаешь, Адольфо считает меня виновной в гибели генерала. Называет убийцей своего дяди. Знает лишь половину того, что произошло на деле, но совершенно убежден в своей правоте. Странное союзничество. И трудное, будь уверен. Однако нас объединяет ненависть к Рамону, и Адольфо можно доверять всецело — пока не завершится битва. А после нее…
Марина помолчала и произнесла:
— Думаю, отец правил весьма неверными способами. После битвы Монте-Асуль впервые узнает, что такое демократия, а не самозваная диктатура.
— Кажется, политическую обстановку ты изложила. Перейдем к делам военным. Каковы паши силы?
— Армия Адольфо сражается внутри страны, и о ней лучше всего мог бы рассказать он сам. Касательно моего отряда… Он полностью состоит из наемников. Таких, как ты, — засмеялась Марина. — Прости, Хэнк, я сморозила глупость. Таких, как ты, больше нет, и быть не может. Но под начало твое попадают французы, немцы, канадцы, кубинские эмигранты, несколько англичан и американцев. Все они ждут не дождутся, когда, наконец, прибудет главнокомандующий.
— А почему ты выбрала меня?
— Потому что покойный отец искренне считал тебя военным и диверсионным гением. И я согласна с этой оценкой.
— Что ты рассказала обо мне своим людям? — осведомился Фрост.
— Что ты очарователен, — улыбнулась Марина.
— Прекрасно. А еще?
— Все, что возможно рассказать без опаски. Служил во Вьетнаме, десантник, диверсант. Частный детектив. Культурный человек, умница. Воевал наемником в Родезии. В иных африканских странах. В Латинской Америке.
Марина лукаво скосила глаза:
— Также предупредила: ты не выносишь ночных тревог, ибо после заката занимаешься любовью. Со мною.
— Понимать, как прямое приглашение?
— Si. Да, конечно!
Фрост помолчал, пожал плечами:
— Но только если будешь нежна и ласкова с неопытным безусым юнцом… Оба расхохотались.
Капитан Генри Фрост, одноглазый наемник, не спавший уже тридцать шесть часов, облаченный в измятую, прямо из дорожного чемодана вынутую, пятнистую форму, небритый, стоял на носу маленького катера, приближавшегося к трем старым, потрепанным грузовым судам, и готовился принять командование армией.
Пожалуй, только лихо заломленный берет придавал Фросту немного самоуверенности.
Марина, подумал наемник, наверняка договорилась со службой береговой охраны — в противном случае, полицейские вертелись бы вокруг этих судов, как осы у банки варенья.
Катер ошвартовался у среднего корабля.
Спустили веревочный трап с отполированными временем деревянными перекладинами.