Ему необходимо найти источник этой слабости — если он поползет на четвереньках, чтобы совершить нечто, влекомый непонятным, темным побуждением, и встретит это вместе с остатками силы, которой он все еще обладал, разбуженной и готовой к применению благодаря Майлин, которая насытила его сознание верой в собственные способности.
Комната исчезла, словно сметенная чьей-то гигантской рукой. Его подхватил вихрь цвета, и почему-то это само по себе сделало его способным понимать — или чувствовать — или воспринимать как-то иначе — сон?
В воздухе появились крылатые существа. Когда они ныряли и парили в воздухе или опускались совсем рядом с ним, он ощущал безграничный мир — или, возможно, лишь тень его — он стал частью чего-то вечного, бессмертного, что — безошибочно — существует, существовало и всегда будет существовать!
Он не видел лиц тех, кто танцевал вместе с ним на ветру; ему лишь казалось, что вездесущий сверкающий туман обволакивал их, когда он пытался пристально вглядываться. И все-таки он не сомневался, что был одним из них, и что это было его место. Он попытался воспользоваться своими крыльями, чтобы воспарить вверх и стать истинной частью этой игры или танца — или церемонии, которая, как ему казалось, имела огромное значение, и ему надо было лишь сосредоточиться, чтобы достичь правды, большей, чем та, которую он когда-либо знал до этого.
Как долго он находился в этом месте красок, жизни и веселья? Если это продолжалось лишь несколько секунд, то оно обладало особой энергией, побеждающей время — время, управляющее знакомым ему миром.
Внезапный порыв ветра, и крылатые собрались вместе прямо напротив него, словно они только что осознали, что он находится среди них. Ветер приносил от них полоски цвета, и те кружились вокруг него, но все же не касались его тела. Вместо этого они создавали из себя узоры, перемежающиеся светящимися всполохами. Это происходило не произвольно, а как бы застывало в воздухе до тех пор, пока он не обращал внимание на еще что-то, имеющее совершенно иной рисунок и мерцание совершенно другого рода. А затем все узоры один за другим успокоились и спокойно повисли перед ним, тогда как он понимал, хотя и не знал, каким образом, что это было вещью, которой он должен воспользоваться…
Цвета, место, танцоры — исчезли! Так что же он видел собственными глазами — или разумом? Он не мог сказать. Однако он понимал, что увиденное им существовало; и теперь оно отдавалось внутри него новой болью — болью, похожей на голод, знакомый ему по предыдущей жизни, тот голод, который становился частью его самого.
— Иди…
Кто же произнес это? Один из крылатых, которых он не мог увидеть? Или этот голос действительно прозвучал в ушах? Пойти — в это место… Да, теперь он всем сердцем хотел попасть туда.
Внезапно, точно так же, как осознавал силу, сдерживающую его тело, он оказался в этом месте за пределами тьмы. Но это не удерживалось внутри него, как до этого удерживал его Ворланд, а скорее он ощущал, что на него давят чьи-то руки. Он заморгал, потом снова и наконец увидел, что по-прежнему находится в помещении и позади него стоит Майлин, а впереди — Зорор, который смотрит на него сверху вниз, а в его больших зеленовато-золотых глазах ощущается только беспокойство. Ужасная усталость, сковывавшая Фарри, исчезла. Скорее его переполняла готовность идти — но куда именно, он не знал. Он был уверен только в том, что должен рассказать о том, что его обуял новый голод.
Его правая рука машинально дернулась. Она поднялась, и указательный палец ткнул в дверь, а тем временем повязка, оставшаяся на его руке, потеплела, и ему показалось, что от нее исходит слабое свечение.
— Что… — промолвил Ворланд.
— Нет! — Зорор отрицательно покачал головой, и складки на его шее разгладились настолько, что она стала совершенно ровной. — У нас еще будет время для вопросов и ответов.