Там, где я с боем пробивалась, платя ошметками своей души, Лейруору пройдет легко и свободно.
— Но...
— Оставь, Аррек, — я откинулась назад, на его грудь. — Или оставь это, или говори то, что на самом деле хочешь сказать. Я бесконечно устала от пританцовок вокруг запретных тем.
Тихий смех.
— Ты с поразительной женской логикой забываешь, что сама же и сделала их запретными!
— Не забываю. Просто игнорирую.
— С той же женской логикой. — Пауза. Затем тихо и серьезно: — Я не хочу, чтобы ты умирала.
— И кажется, принял-таки меры, чтобы этого не случилось? — В глубине моего спокойного голоса тлела ярость.
Пауза.
— Пока — не до конца. Нет никакого смысла давать тебе жизнь, если ты все равно отшвырнешь ее при первом удобном случае.
— Отшвырну, — я вывернулась из его рук и села, полуобернувшись, когтями впившись в сиденье неудобной высокой табуретки. От ярости, полыхавшей в мозгу, вся комната окрасилась многоцветными бликами. — Это мой выбор, Аррек!
А он был все так же безумно красив.
— Не только твой, любимая...
Так красив...
— Прекрати!
— С удовольствием. Совершенно очевидно, что ты пока не готова к этому разговору.
— Аррек!!! — От моего голоса, отдавшегося в костях всплеском холодного металла, по стенам прошла судорожная дрожь. А он лишь отступил, сияя перламутровым великолепием кожи на фоне иссиня-черной рубашки, прошелся вдоль бассейна, и свет, рваными стружками падавший сквозь ажурные ветви, танцевал на темной фигуре свой легкий и быстрый танец.
Царица, иль, может быть, только печальный ребенок,
Она наклонялась над сонно вздыхающим морем.
И стан ее, стройный и гибкий, казался так тонок
Он тайно стремился навстречу серебряным взорам.
Вот только его поэтических потуг мне не хватало! Всякий раз, когда Аррек брался переводить в сен-образы стихи, не важно, свои или чужие, я чувствовала себя так, будто меня вывернули наизнанку и хорошенько прополоскали. Неужели он не понимает?
Сбегающий сумрак. Какая-то крикнула птица,
И вот перед ней замелькали на влаге дельфины.
Чтоб плыть к бирюзовым владеньям влюбленного принца,
Они предлагали свои глянцевитые спины.
— Аррек, не надо! — Я балансировала на грани между рыданием и рычанием. Стремительно сползая в сторону последнего. Он лишь улыбался, тонко. Улыбка походила на обнаженный клинок, опасность которого скрадывается тенями и бликами.
Но голос хрустальный казался особенно звонок,
Когда он упрямо сказал роковое: «Не надо»...
Царица, иль, может быть, только капризный ребенок,
Усталый ребенок с бессильною мукою взгляда...
— Придурок! — Я вскочила на ноги. Вот ведь упрямый... человек!
Уймись, девочка. Сама знала, с кем связывалась. Или, по крайней мере, думала, что знала.
Я тихо бесилась — исключительно тихо. В обществе Аррека громогласные скандалы и красивые истерики не срабатывали, это я поняла достаточно быстро. Все равно что лупить мечом море: ему хоть бы хны, а ты быстро выдохнешься. Или, того лучше, море может разозлиться и запустить в тебя хорошим цунами... Ставить точки в разговоре, объявляя, что тема закрыта и больше не обсуждается, дарай умел ничуть не хуже меня. Но «капризный ребенок»! Ауте, каков наглец!
— Как тебе это удалось?
Он чуть пожал плечами — едва заметное движение закованной в шелк тени.
— Какая разница?
— Что ты со мной сделал? — Гнев струился тонкой, отравленной змейкой. Вопрос наведенных извне изменений для меня был больным, Аррек прекрасно об этом знал.
Может, потому и ответил.
— Пока — ничего необратимого. Но у меня есть идеи по поводу того, как можно обойти это ваше ту-истощение. Тебе стоит только позволить...
— Нет!
— Тогда оставим бесполезный разговор.
— Но...