— Попадись ты нам только…
Но «подлый предатель» был не так глуп: вместе со своей женой он укрылся в надежном месте, так же Как и все уцелевшие после этой ужасной ночи.
Шестьдесят копейщиков постояли еще дней пять в Лимонте, вымещая свою злость на жалких развалинах и безлюдных полях, но затем, после нескольких стычек с беглецами, возглавляемыми Лупо, отплыли наконец в Лекко, оставив человек десять удобрять опустошенные ими поля.
Весть об этом событии дошла до Милана, и Марко Висконти узнал о нем как раз вечером того дня, когда Отторино сопровождал его в поездке по городу, о чем мы уже рассказывали, — дня такого черного и мучительного, какого у него еще не бывало.
Аббат монастыря святого Амвросия, задыхаясь от бешенства, сам явился к нему во дворец и рассказал обо всем случившемся.
Этот аббат, приходившийся, как мы уже говорили, братом Лодризио Висконти, всей душой был предан Марко, использовавшему силы монастыря для своих, хорошо известных читателю целей, о которых, впрочем, сам аббат, втянутый в эти интриги братом, ничего не подозревал. Марко и Лодризио прекрасно понимали, что аббат не захотел бы порвать с антипапой и Людовиком Баварским, милостью которых он из простых монахов был вознесен так высоко, а потому считали благоразумным не посвящать его в свои тайны. Как бы ни был тебе близок человек, как бы он тебя ни уважал и ни боялся, все же нельзя ждать, чтобы он ради тебя срубил сук, на котором уютно устроился. И Марко достаточно знал людей, чтобы не требовать от них таких жертв.
Рассказав по порядку и с большим жаром обо всем, что случилось в Лимонте, аббат закончил так:
— И чего уж я совсем не ожидал, так это того, что все было подстроено нашим родственником и вашим приближенным. Да, да, эти взбунтовавшиеся мужики нашли себе защитника, который прикрывает их вашим именем.
Марко, не прерывая прелата, дал ему излить всю злобу, но при этих словах он почувствовал, что в нем поднимается гнев. Бросив на своего собеседника суровый взгляд, он сказал:
— В какое сумасбродство вы меня впутываете, мессер? Знайте, я не допускаю неисполнения моих приказаний, но и не потерплю, чтобы возводили напраслину на кого-либо из моих людей.
— Извините меня, — поспешно сказал аббат, заметив, что зашел слишком далеко. — Я имел в виду не кого-либо из ваших вассалов и упомянул вашего приближенного только потому, что негодяй у него служит, хотя вовсе этого не достоин. Это сын одного мерзавца, а яблоко от яблони недалеко падает.
— Короче! — сказал Марко.
— Это оруженосец Отторино, по имени Лупо, сын сокольничего графа дель Бальцо; именно он убил Беллебуоно. Я вам уже говорил, что рядом с трупом нашли куртку и плащ, не так ли?
— Да, вы мне это сказали.
— Так вот, выяснилось, что эти вещи принадлежат Лупо, и меня уверяют, что скоро он как ни в чем не бывало вернется в Милан, в дом Отторино. Впрочем, повторяю: я совершенно уверен, что Отторино тут ни при чем. Уже не говоря о том, что наши семьи связаны родственными узами, он знает о вашем милостивом ко мне расположении и, конечно же, постарался бы не причинять мне неприятностей. А кроме того, совершенно ясно, что этот мерзавец действовал на свой страх и риск: ведь он родом из Лимонты и хотел помочь односельчанам… Вот почему я пришел к вам просить позволения… просить вас, если вы разрешите…
— О чем же?
— Чтобы монастырь святого Амвросия как владетель Лимонты осуществил свое право сюзерена и покарал раба, нарушившего долг верности.
Марко, казалось, колебался, но его собеседник просил все настойчивее.
— Если бы оскорбление было нанесено мне, — говорил он, — я мог бы простить, но ведь вы видите, что тут затронуты честь и интересы монастыря…
— Ну да, конечно, та же старая песня, — перебил его Марко.