Но Марко тотчас же нахмурился и сказал ему с плохо скрываемой насмешкой:
— Когда я был таким же мальчишкой, как ты, я действовал больше копьем и мечом, говорил о лошадях и турнирах, а ты все трешься около священников и разговариваешь о папах и законах!
— Послушайте, — отвечал юноша, слегка смущенный, но все же довольный возможностью как-то перейти к нужному ему разговору, — граф только что приехал в Милан, он был со мной очень любезен… да, по правде говоря, и его семья… — Тут он запнулся, так как заметил, что на лицо его собеседника легла мрачная тень. «Вот не повезло! — подумал он. — Наверное, я что-то не так сказал, а он чем-то недоволен!» Он попытался перевести разговор на другую тему, но не смог избежать некоторого замешательства, как всякий человек, которому приходится подыскивать другие слова, чтобы не стоять с глупым видом как раз в тот момент, когда на языке у него уже вертится готовая фраза, а он должен ее переделывать.
Марко не перебивал юношу, молча рассматривал его расстроенное лицо, слушая его сбивчивую, запутанную речь и не спуская с него холодного, проницательного взгляда, который словно видел его насквозь, — взгляда, перед которым опустил бы глаза и самый знатный и самоуверенный человек. Из затруднительного положения юношу вывел паж, доложивший, что аббат монастыря святого Амвросия ожидает приема.
— Пусть войдет, — сказал Марко, и Отторино удалился, несколько обиженный подобным обращением, но не придав случившемуся большого значения, так как приписал все плохому настроению своего господина. Он был уверен, что осуществит свое намерение при первой же возможности, когда Марко будет в духе.
А пока все свободное время Отторино проводил у невесты. Он говорил ей о своей любви, о своих надеждах, предаваясь приятным воспоминаниям о днях, проведенных вместе в Лимонте, вновь и вновь возвращаясь к кораблекрушению и охоте С напускной строгостью Отторино требовал, чтобы Биче объяснила ему, чем было вызвано то пренебрежение, которое доставило ему столько мук, и ее ответы наполняли его радостью. Нежные упреки, которые она делала с улыбкой, речь, оборванная на полуслове, или стыдливый румянец, появлявшийся на щеках девушки при некоторых воспоминаниях, убеждали влюбленного юношу, что и он любим.
В один из таких дней Марко пригласил Отторино сопровождать его в поездке по городу. Из многочисленных рыцарей свиты Марко выбрал нашего героя и велел ему ехать рядом с собой. Это была честь, о которой мечтали все молодые поклонники знаменитого воина. Отвечая кивком или движением руки на приветствия людей, собравшихся у окон, на балконах и на улицах, чтобы посмотреть, как он проедет, Марко осыпал двоюродного брата самыми любезными знаками внимания, словно стараясь своей необычайной благосклонностью и расположением подбодрить его и искупить ту суровость, которую проявил по отношению к нему при их последней встрече.
— Послушай, Отторино, — сказал он ему спустя некоторое время, — мне скоро придется ехать в Тоскану, и ты поедешь со мной.
Это внезапное заявление привело юношу в замешательство.
— Конечно, это большая милость, — сказал он нерешительно, — но… как раз сейчас…
— Что? У тебя, может быть, есть планы, которые важнее дел твоего господина?
— Нет, но…
— Но что?
— Вам, наверное, известно, что я один из тех рыцарей, которые будут держать поле, и под вызовом стоит и мое имя.
— Ну, если тебе мешает только это, то помочь нетрудно. Ты думаешь, свита моя настолько поредела, что тебе нельзя будет найти замену? Ты ведь знаешь: раз речь идет о служении господину, то замена разрешается. Впрочем, я понимаю, — продолжал он с деланной улыбкой, — я, наверное, догадываюсь, почему тебя так смутило мое неожиданное предложение. Ведь в Милан скоро приедет Франкино Рускони с дочерью… Но не беспокойся, на этот раз долг не помешает любви. Перед отъездом ты обменяешься с нею кольцами.
Загнанный в угол, Отторино понял, что времени для колебаний больше нет, что нужно решительно объясниться.
— Мне очень жаль вам перечить, — начал он, — но прошу вас во имя верности, с которой я всегда служил вам…
— Куда ты клонишь? — резко прервал его Марко.