Ее обиходить нать, а теперь еще и оборонить! Целиком на землю бы осесть… И земля держит, и торговое дело держит. Ну, тут Марко поведет, а землю — надежна ли? Большие бояра тоже на землю зарятце!»
— Куда, куда! Держи! — заорал Панфил, усмотрев угрожающий крен готовой сорваться матицы. — Раззявы, тупари вислоухие, плехи, мать вашу!
Охрипнув, он метался внизу, грозил. Чуток не сронили склизкого бревна! Было бы им, да и ему… Полорукие!
Плотники, взъерошенные, мокрые до нитки и злые, скупо отругивались.
Сзади подошел приказчик:
— Панфил Селифонтыч, тебя сынок зачем-то просит, послал в поиски!
— А, Марко прибыл! — обрадовался Панфил. — Пригляди тута, Антипыч, построжи их! Таки мастеры — без хозяйского глазу ничто толком не сделают!
Панфил потрусил домой, отряхиваясь, словно мокрый пес, и еще оглянулся с поворота — идет ли работа?
Марк встретил отца довольный, щурил глаза, потирая руки, следил, как Панфил высвобождается из мокрого, с полосами грязи охабня.
— Замаялся, батя?
— Обозы где?! — надсадно простонал Панфил, сваливаясь на лавку.
— Идут, под городом уже! Меха нам Марфа Исакова дает. Смотрел давеча, меха — загляденье!
— Стало-то сколь?
— С полчетверти семнадцать рублев.
— Недешево.
— Дешево, товар погляди! Белка — одна к одной, бобры, соболи… И привоз у нее свой.
— С привозом, конечно…
— Да, батя, посыльный к тебе тута, от самой от Борецкой, сожидает.
— Погоди, передохну!
Панфил пил квас. Руки дрожали, словно сам бревно волочил. Обтер усы и бороду поданным рушником, вытер лоб. Под рукой ощутилась дряблая кожа лица. «Сын-то крепок! — подумал Панфил не без зависти. — Все ему сполагоря! А я уж изработался».
Марко, широкий, дебелый, любовно усмехаясь, глядел на родителя, поглаживая себя по коленям.
— Зови посыльного! — ворчливо приказал Панфил.
Марко, не вставая, мигнул слуге. Тот, стремглав, скрылся за дверью.
Тимоха Язь вошел, стреляя глазами по сторонам: крепко живут!
Поклонился с достоинством — от Борецких послан! Подал грамотку.
— Тамо пожди! — махнул рукой Панфил и сделал знак слуге. Тот сам знал обычай и тотчас увел Язя на поварню, отведывать хозяйского пива.
— Слыхал про Москву-то? — оборотился Панфил к сыну.
— Как не слыхать!
— Киприян и тебе говорил, что литовскому королю порешили задаватьце?
— Дак что? Не хитро еговых наместников на городище взеть! Боронил бы от московськой грозы!
— Я тут уже со всеми перемолвил. В братстви как?
— А что? Большие купцы все против Москвы. Поддадимсе, сурожане враз разорят. Да и двор немецкий закрыть могут али перевести куда.
— Я о том же думал…
— Ну, а мелочь, та за нами потенетце, куда мы, туда и они.
— Просто у тебя!
— Без опасу, конечно, никакого дела делать не след, — прищурился Марко. — Из Русы товар повывезти не мешает!
— Не веришь нашим воеводам? — вздохнул Панфил.
— Наши-то воеводы сами боле на рубль новгородской полагаютце, чем на мечи.
— То-то и оно!
— Трусишь, батько?
— Не трушу, а… Дело такое… Миром надо решать!
— Киприян и то собирает житьих.
— Слыхал я! Уже толки пошли. Кто бает: мне-ста полторы обжи оборонять, а Захару Овину полторы тысячи, дак цего я вперед полезу?
Великие бояра затеяли, пущай они напереди, а то, коли что, с нас же деньги собирать на окуп князю московскому! Ну, а земли терять тоже не хотят, волнуютце, словом. И суд-от на Городце пересуживают! Кто туда даетце.
Гагины, те воюют, их Берденевы с Овином утеснили с землей. Иван Лукинич в пользу Берденевых решил. Не знать, сумеет ли Киприян-то их в одну куцьку свести!
— Еще что вече скажет.
— Ну, до веча…
— Н-да, заварили Борецкие кашу! Теперь по всему городу, как круги по воде.