Дни стояли знойные, жажда мучила нас не меньше, чем голод, и при виде воды многие не выдерживали. Не обращая внимания на ругань, плетки и выстрелы, они бежали к речке. Для некоторых глоток мутной воды оказывался последним в жизни... Здесь же нас оставили на ночь возле колодца, и, едва конвоиры отошли, послышались нетерпеливые голоса: "Котелки давайте! Связывайте ремни...". До глубокой ночи добывали мы котелками воду из колодца, поили раненых, пили сами.
Под утро один из раненых позвал меня громким шепотом:
- Доктор! Доктор! Посмотри, что у меня с ногой...
Это был молодой боец с бледным до синевы лицом. Чувствовалось огромнейшим усилием воли сдерживает он стоны. У него оказалось осколочное ранение в области правой голени. Я разбинтовал рану, в глаза сразу бросились признаки начавшейся интоксикации (отравления организма ядовитыми веществами).
Чем помочь раненому? Что можно предпринять в наших условиях?
Я позвал на помощь еще одного врача, хирурга Савельева. Он был старше меня, намного опытнее. Внимательно осмотрев рану, Савельев сказал:
- Начинается газовая гангрена... Видите, резкий отек мягких тканей, наличие фиолетовых пятен. Спасти его может только немедленная операция.
Операция... У нас ни инструментов, ни медикаментов, ни условий для ее проведения. В нашем положении об операции не могло быть и речи. Да и если бы мы смогли ее провести, раненый уже не мог бы идти вместе с нами. А это значит... Мы хорошо знали, что делают гитлеровцы с теми, кто отстает от колонны.
Боец смотрел на нас полными надежды и отчаяния глазами.
Савельев осмотрелся. Конвойные расположились поодаль, на нас не обращали внимания.
- Вот что, - негромко сказал он мне. - Попробуйте пробраться вон в ту крайнюю хату. Вечером хозяйка там раздавала нашим хлеб и картошку. Поговорите с ней. Может быть, она согласится оставить у себя раненого. И еще... Попросите у нее немного спирта или самогона.
Я понял - Савельев решил оперировать, хотя еще совершенно не представлял, как он это сделает. Ползком, стараясь не привлечь внимания конвоиров, пробрался к хате, нырнул в сени.
Хозяйка была дома. Когда я появился на пороге, она испуганно всплеснула руками, бросилась навстречу:
- Уходите! Уходите, ради бога! - просила она, стараясь вытолкнуть меня из сеней. - Немцы узнают, убьют и меня и вас...
- Да не обо мне речь! - перебил я. - У нас в колонне тяжелораненый. У него началась газовая гангрена. Если не сделать операцию, он погиб. Понимаете?
Женщина умолкла, горестно сложила на груди руки. Я рассказал ей, что после операции наш раненый не сможет идти вместе с нами, спросил, согласна ли она на время оставить его у себя.
Постепенно в ее темных и больших глазах испуг уступил место решимости. Она приоткрыла дверь, выглянула на улицу и попросила:
- Подождите здесь. Пойду к соседке. У нее, кажется, есть самогон.
Оперировали мы прямо на земле, положив под раненого взятую у доброй хозяйки самотканую дерюжку. Мы так и не спросили, как зовут бойца, для нас он остался одним из многих безымянных, которым в то время оказывали посильную помощь. Мы дали ему стакан самогона. Ослабленный организм не мог долго сопротивляться алкоголю, и боец быстро уснул. Хозяйка принесла бритву. Савельев промыл ее в растворе марганцовки и сделал несколько разрезов ткани в области раны, чтобы дать выход ядовитым газам. Потом он очистил рану, наложил повязку.
Хозяйка тем временем побывала у других женщин деревни, собрала в узелок кое-что из продуктов: десяток яиц, кусок сала, баночку меда. Все это для того, чтобы задобрить офицера, с которым придется вести переговоры. Обо всем мы с ней договорились заранее: она должна была "узнать" в раненом своего родственника.