На Кавказских Минеральных водах Раевские остановились на два месяца, в середине августа переехали в Крым. «Мне вспоминается, – писала позднее Мария Раевская, – как во время этого путешествия, недалеко от Таганрога, я ехала в карете с Софьей – нашей англичанкой, русской няней и компаньонкой. Завидев море, мы приказали остановиться, вышли из кареты и всей гурьбой бросились любоваться морем. Оно было покрыто волнами, и, не подозревая, что поэт шёл за нами, я стала забавляться тем, что бегала за волной, а когда она настигала меня, я убегала от неё; кончилось тем, что я промочила ноги. Пушкин нашёл, что эта картина была очень грациозна, и, поэтизируя детскую шалость, написал прелестные стихи; мне было тогда лишь пятнадцать лет».
В Гурзуфе Пушкин пробыл три недели. В середине сентября Раевские, отец и старший сын, выехали на север, Александр Сергеевич – в Кишинёв, откуда писал брату о времени, проведённом с поздней весны до начала осени: «Мой друг, счастливейшие минуты жизни моей провёл я посереди семейства почтенного Раевского».
Встречи с Николаем Николаевичем ещё были: в имении Каменка (ноябрь 1820 года), в Киеве (январь – февраль 1821-го) и в Кишинёве (июнь 1821-го). В 1824 году Раевский вышел в отставку и проживал в своём киевском поместье в селе Болтышка, с удовольствием занимаясь садоводством. Тем не менее был на подозрении у властей предержащих. Александр I писал брату Николаю: «Есть слухи, что пагубный дух вольномыслия или либерализма разлит или по крайней мере сильно уже разливается и между войсками; что в обеих армиях, равно как и в отдельных корпусах, есть по различным местам тайные общества или клубы, которые имеют притом секретных миссионеров для распространения своей партии. Ермолов, Раевский, Киселёв, Михаил Орлов, граф Гурьев, Дмитрий Столыпин и многие другие из генералов, полковых командиров» (68,51).
На подозрении были и сыновья Раевского. 5 марта 1826 года Александр и Николай были доставлены в Петербург, но вскоре освобождены. Хуже обстояло дело с зятьями Николая Николаевича – С. Г. Волконским и М. Ф. Орловым. Первый из них был приговорён к двадцатилетней каторге, второй – до конца жизни находился в опале. В Сибирь был сослан родной брат Раевского В. Л. Давыдов.
Следующим ударом для престарелого ветерана наполеоновских войн стала судьба третьей из его четырёх дочерей – Мария Волконская уехала в Сибирь, чтобы хоть в какой-то степени облегчить участь мужа. Там узнала о смерти сына, оставленного на попечение родителей. По просьбе убитого горем деда Пушкин написал эпитафию на смерть ребёнка:
Сам Николай Николаевич прожил 58 лет и два дня. Умирая, он сказал, глядя на портрет дочери Марии: «Это самая удивительная женщина, которую я знал».
Похоронили Раевского в семейной усыпальнице родового имения Болтышка Чигиринского уезда киевской губернии. На надгробной плите Героя Отечественной войны 1812 года было выбито:
«Друг друга мы любили» (Н. Н. Раевский-младший). Николай был сыном и полным тёзкой генерала Раевского. В 1812 году широкую известность получило сражение под Салтановкой. В нём Николай вместе с отцом и братом вдохновляли солдат. Раевский-старший рассказывал позднее: «…Николай даже под самым сильным огнём только шутил. После окончания сражения я спросил:
– Знаешь ли ты, зачем я водил тебя с собой в дело?
– Знаю, – ответил одиннадцатилетний отрок, – для того, чтобы вместе умереть».
Об этом эпизоде недолгой жизни героя-подростка Пушкин писал в поэме «Кавказский пленник»:
В мае 1814 года Николай был пожалован в подпоручики, а в апреле 1819-го – в ротмистры лейб-гвардии Гусарского полка. Вскоре после получения первого офицерского звания состоялось его знакомство с Пушкиным. Молодых людей прочно соединили сердечная тяга друг к другу и общность литературных интересов; последние были сильно развиты в семье Раевских.
Первое упоминание поэтом имени друга мы находим в шутливой «Записке к Жуковскому» (1819):
В тяжёлое для Пушкина время, предшествовавшее ссылке на юг, когда многие не только отвернулись от него, но и стали распространителями злобной клеветы, искреннее участие Раевского смиряло тревожное настроение поэта, приносило ему душевный покой:
Более того, в этот период Раевский оградил друга от каких-то серьёзных угроз, о чём Александр Сергеевич глухо упоминал в письме к брату из Кишинёва: «Ты знаешь нашу тесную связь и важные услуги, для меня вечно незабвенные».
Николай Николаевич помог Пушкину и в ссылке: в Екатеринославе он нашёл заболевшего поэта и предложил ему путешествие на Кавказские Минеральные воды. От Таганрога и Ростова им открылись земли донских казаков, овеянные легендами и песнями о Степане Разине. В этих местах начиналось крестьянское восстание, руководимое им. Друзья с увлечением слушали предания и песни о Разине, собирали исторические известия о народном герое. Раевский мечтал написать историю донских казаков. Позднее он собирал всё, что было написано о Разине, но осуществить своё желание не успел.
Пушкин был глубоко благодарен Раевскому за то, что он вывез его из Екатеринослава и одарил новыми яркими впечатлениями, которые соединились в его стихах с воспоминаниями о друге:
Николай Николаевич страстно любил литературу и отличался редкой начитанностью. Вальтера Скотта и Байрона он читал в то время, когда их почти не знали в России.
На обратном пути с Кавказа семья Раевских остановилась в Гурзуфе, где провела три недели. Там с помощью друга Пушкин изучал английский язык и читал в подлиннике Байрона, от которого, по его словам, «с ума сходил». В Гурзуфе у Александра Сергеевича сложилось представление о поэзии Байрона как о «мрачной, богатырской, сильной». Увлечение Байроном было настолько захватывающим, что при работе над романом «Евгений Онегин» не обошлось без того, чтобы поэт не упомянул о нём в каждой из девяти глав романа.