— Почему подразумеваются права воров и убийц?
— Загадка сия велика есть. Вся кутерьма вокруг прав человека — это гигантская политическая афера, помогающая США и ее союзникам перекраивать мир на свой лад. Янки трактуют эти права так, как им удобно, и используют их как таран, разламывая неугодные режимы. По большому счету за этим трепом ничего нет. Главное право человека — жить спокойно и достойно в спокойной стране и не подвергаться уголовному террору. Там же, где правочеловеки берут верх, начинается именно криминальный террор.
— Вам нужно писать статьи на эти темы, — усмехнулся Аверин.
— Или выступать в Верховном Совете, — добавил Ремизов.
В тот день Аверин освободился пораньше. В полседьмого он ждал Маргариту у Управления. Она села рядом с ним на сиденье. Вздохнула. Поцеловала его.
— Я скучала… Ты мне нужен, Слава. Правда.
— И ты нужна мне.
— Я не знаю. Я ничего не знаю. Я устала.
— Отчего?
— Мне кажется, все не так… Надоела эта работа. Надоели эти серые будни. Мне хочется вырваться из этого круга.
— Из упрямства? Так же, как вошла в него?
— Ты не понимаешь. Ты плоть от плоти этого кошмара. Это какая-то сырая, склизкая тьма. А мне хочется света. Красивых людей. Самолетов. Вечерних платьев. Пойми, я привыкла. Я хочу.
— Я понимаю.
— А, я несу какую-то полную ерунду. Ты меня меньше слушай. Хорошо?
— Хорошо.
— Я иногда говорю то, чего не хочу. И даже не думаю… Поехали.
— Куда?
— Ко мне…
В прихожей она сжала его руку. Он почувствовал, как все плывет в какое-то иномирье.
А потом было неземное блаженство потрясающей ночи. Было прекрасное тело, податливое его пальцам. Была безумная страсть.
Они лежали усталые и счастливые, а часы отсчитывали время, оставшееся до момента, когда выплеснутся на улицы первые солнечные лучи и в Москву придет новый день.
— Я хочу быть с тобой всегда, — сказал Аверин, сам не веря своим словам. Он всегда сомневался, что есть такие женщины, которым он может отдать себя на долгие года, если не до конца жизни. Но сейчас такой момент пришел.
— Что такое всегда?
— И в этой жизни. И в будущей.
— Ты веришь в будущие жизни?
— Верю. И готов поверить в эту жизнь с тобой.
— Слава, а ведь я знаю тебя лучше, чем ты сам.
— И что?
— И это знание меня пугает… Ты инопланетянин.
— Правда?
— Правда, — вдруг засмеялась она, переводя разговор в шуточную сферу. — Ты гипнотизируешь людей и кажешься не тем, кто есть на самом деле, — она ткнула его локтем.
— И какой я на самом деле?
— Ну, например, зеленый, в пупырышках, у тебя восемь рук.
— Да-а? А тех частей тела, ну, сама понимаешь, сколько?
— Судя по твоим возможностям, не менее десятка.
Она привалилась к нему и легла на него, провела языком по его груди, и он почувствовал, что опять теряет голову. «Опер без головы» — новая эпопея, усмехнулся он про себя. И сжал Маргариту в объятиях.
На этот раз Ледокол назначил встречу в тихом кафе на Тверской улице.
Они сидели в отдельном кабинете и пили легкое вино. Аверин подумал, что Ледокол, как и Маргарита, любит марочное отменное вино и, похоже, неплохо в них разбирается.
— За успех наших предприятий, — Ледокол поднял бокал. Звякнули бокалы. Аверин почувствовал на губах вкус изумительного ароматного вина, мягкого, слегка туманящего голову.
— Очаровательно.
— Горчит. Не слишком удачный урожай, — поморщился Ледокол.
— Не боишься, что нас увидят вместе?
— Не боюсь.
— Или запишут на магнитофон.
— Я наобум ничего не делаю, самбист… Все под контролем.
— Как с Гиви Колотым?
— О Гиви забудь. Он заработал то, что получил.
— Все вы заработали по исключительной мере наказания — этого не отнимешь.
— Но что-то незаметно, чтобы вы многим душегубам лоб зеленкой намазывали. Незаметно. Наше правосудие ни к чертям не годится, ты это прекрасно знаешь.