Позавчера видела!
— Ясно…
Аверин отзвонился в штаб:
— Нашли ствол. Клиента нет.
— В Перове обнаружили два трупа, — произнес следователь. — Один похож на убийцу.
Ну вот. Дела шли все круче и круче.
— Давай адрес, — Аверин раскрыл блокнот и вытащил ручку. — Я двигаю туда.
Действительно, в лесополосе в Перове лежали на земле два трупа. Молодые ребята, расстрелянные из пистолета. С привычным контрольным в затылок. Около них суетился эксперт.
Аверин нагнулся, посмотрел в свете фонаря на искаженные лица. Оскал смерти — сотни раз виденный, но от того не менее страшный. К смерти не привыкаешь с годами. Лишь убеждаешься в очередной раз, как страшен человеку человек. И как нужно ценить жизнь.
— Не они, — покачал головой Аверин.
Это оказались совершенно другие трупы. С какой-то другой разборки. Результат какого-то другого конфликта — смертельных обид, долгов, ненависти. Аверин прекрасно ощущал, что вокруг — океан ненависти, поверхность его вскипает и лопается кровавыми пузырями. И в этом океане тонут потерянные, изможденные, бесполезные, иссохшие от зла души.
— Грехи наши тяжкие, — вздохнул Аверин и направился к машине.
— Извлек пользу из информации? — спросил Ледокол, когда они встретились в скверике около метро «Таганская».
— По приватизаторам квартир?
— Да.
— Есть кое-какая.
Ледокол был одет совсем просто — джинсы, куртка, кроссовки. Похоже, на сей раз он назначил встречу не между раутами в посольстве.
— Вот тебе еще наводка. Есть такой чемпион-боец и знатный бригадир Артем Смолин. Ты не ошибешься, если потрясешь его по расстрелу на Кронштадтском бульваре. Расстреляны молодые братаны — Боба и Спортсмен. Вечером. Зашли в подъезд и получили по пуле.
— Смолин исполнитель?
— Да. Вдвоем с неким Питоном.
— Это из команды Росписного?
— Артем — помощник Росписи. — А доказательства?
— После того как всадили по восемь пуль в жертвы, оружие утопили в Большом Головинском пруду, прямо у водопада.
— Ты там что, за спиной стоял?
— Нет, не за спиной. Но знаю достаточно.
— Ледокол, ты меня все больше поражаешь.
— Не одного тебя… Я сам не могу разобраться в себе. Человек-загадка. Эх, самбист, сложись судьба по-иному, быть бы мне министром или секретарем обкома. Или шефом Абвера — способности есть, — он покосился на собеседника и усмехнулся. — Один хороший знакомый, профессор-психолог, прогнал меня по тестам, измерял коэффициент интеллекта. Зашкалило. Такие, как я, — штучные экземпляры.
— Не скажешь, что тебя в подворотне шпана резать собиралась.
— Давно это было, самбист. Очень давно.
— Такие бы таланты да на благое дело.
— А где оно сегодня, благое дело?.. Времена железные. Однажды, коснувшись креста на груди, понимаешь, что живешь не просто так. Бесится антихристово воинство, и надо принимать чью-то сторону.
— И из христианской добродетели идешь в братву?
— Именно, самбист. Получается, что у каждого свой крест. И каждый должен сделать что-то там, где его поставил Господь.
Аверин покосился на Ледокола — не издевается ли, не смеется. И к удивлению своему, понял, что тот говорит на полном серьезе. И верит в свои слова. В этот момент приоткрыл Леха Ледокол часть своей души. Аверин вдруг с ясностью понял, что однажды в жизни этого человека произошло нечто очень страшное.
— Ничем не хочешь порадовать старика? — спросил Ледокол.
— Хочу… — Аверин замялся. Он долго думал, следует ли передавать сведения своему источнику. И наконец решил, что хуже не будет. — Месяц назад Калач возникал в Тель-Авиве. Выходил на связь с вором в законе Гоги Колотым в Москве. Беседовали с час по телефону — что-то о цветных металлах.