*
Я вывалился из его души, словно карп на раскаленную сковородку, все еще лихорадочно давя на спусковые крючки револьверов, мозги пылают, в левый глаз вонзается ржавая пила и рвет, рвет голову на миллионы терзающих меня частей. Желудок прыгает к горлу при каждом вздохе, я не сдерживаюсь и вырываю желчью прямо в раскрывающиеся глаза Артура. Еланский попытался слабо запротестовать, еще не понимая, что болезнь оставила его, и он спасен..., спасен ли? Я прикладываю палец к своим губам и предостерегающе качаю головой, в этот момент сознание на миг гаснет, как в старых телевизорах, когда на черном экране, остается одна светлая медленно тускнеющая точка. Я еще несколько раз безуспешно кашляю. Печень взбунтовалась, и горло исторгло пару черных комков. Полегчало. Артур не стал искушать судьбу, он был, еще слишком слаб, что бы даже вытереть себе лицо. Благоразумно закрыв глаза, олигарх покорно начал ждать финала. Такое понимание меня умилило, не надолго. Пила в глазу превратилась в метровую спицу, по которой пускали электрический ток. Мне срочно нужен был укол, снимающий небольшой побочный эффект вхождения: повышенное артериальное давление. Я медленно поднимаюсь, ноги легкие, как вата и кажется, стоит сделать шаг, воспарю над полом. Дверь, ведущая из импровизированной операционной, издевается, убегает, дверная ручка мерзко смеется, каждый раз, как моя рука хватает ее и выскальзывает из пальцев. Дело совсем плохо: зрительные галлюцинации констатировали необратимые нарушения в деятельности сердца, вдобавок левая рука начала быстро неметь. За какие-то десять секунд, что я боролся с дверной ручкой, холод с мизинца докатился до плеча. Там его экспансия на время прекратилась, но пройдет еще пять минут и холод пойдет дальше, что бы сковать пораженное сердце льдом. Еще один подлый побочный эффект, эликсиры не действуют на организм два три дня после вхождения. Умираю... Дверь поддалась. В соседней комнате, собралась вся компания, обвешанная оружием, как Брежнев орденами. Более десяти стволов следили за моим телом, еще не много и оружие им не понадобиться. Без особого удивления, я увидел руку Вольфа, унизанную крупными бриллиантами, надо же, как “Вальтер” удачно сочетается с Mitsubishi. Ашот стоит рядом со своим новым хозяином, взгляд напряженный, топориный: рубит меня концентрацией ненависти. Жри сам. Я возвращаю ему “положительный” заряд, сработав, ментальным зеркалом. Предатель дергается, взгляд становиться обиженным, потерянным. На несколько минут Ашот уходит в себя, пытаясь вырваться из капкана, сотканного из его же чувств. Что ж нож ему по горлу в помощь. Главное сейчас предатель не способен нажать на курок “Бизона”, пляшущего в его руках. Охранники напряженно смотрят на командира, занятого удержанием своих соплей в носу. Я привлекаю их внимание, очередным сгустком выхарканной печени. Полуолигарх удивленно смотрит на мое искаженное мукой лицо. Мой ответный взгляд также красноречив: на шее Рубинштейна пламенеет душный след, галстука разумеется нет. – Что с Еланским? Я предпочитаю не заметить его вопроса. Вольф кивает одному из охранников, тот огибает меня по дуге и рысит в операционную, спустя секунду доноситься его пораженный крик. Охранник остается с вернувшимся с того света Еланским. Отлично минус один. – Значит, жив, – констатирует полуолигарх и с ненавистью тычет в меня пушкой. – Как ты это сделал? Все врачи утверждали, что эта сволочь должна загнуться со дня на день и даже дьявол не мог бы спасти Артура. При всех своих миллионах мой компаньон не смог купить себе жизнь. Впрочем, это не важно. Ты сильно оскорбил меня, посмев поднять руку на человека гораздо выше стоящего чем ты. Как озлобленная собака ты гавкнул на Хозяина, забыв, что он держит твою поганую жизнь в своих руках. Но тебе повезло, я отходчив. Никто не режет курицу, несущую золотые яйца, даже если она клюется. Предлагаю списать твою ошибку на молодость и отсутствие опыта. В качестве штрафа, ты будешь работать на меня. В мире полно денежных мешков, готовых выложить все свои деньги только ради того, что бы еще немного попортить воздух. С моими связями... Я перебиваю его, потому что чувствую, как медленно онемение вытесняет жизнь из моего тела, голова болит так сильно, что уже не могу представить существования без кола в голове. – Магнезию принесли? Вольф противно корчит губы и бросает нервный взгляд на безразличного ко всему Ашота. – Зачем она тебе? – Какой информативный у нас получается диалог, вы не находите? Одни вопросы. Загнусь, прям вот сейчас. Смысла тянуть, больше нет. Я впиваюсь зубами в свое левое запястье, краем глаза замечаю, как вытягиваются лица у всех присутствующих – плевать. Боли почти не чувствую, гигантскую наковальню в голове так просто не победить. Тьфу, солоно. Я быстро отсасываю свою кровь и выплевываю ее на ковер. – Ты псих ненормальный, я тебя башку снесу, придурок! Это Вольф старается, ничего пока говорит, я жив. С потерей крови начинает проясняться в мозгах, давление немного падает, я все еще скреплю зубами от боли, но уже боеспособен. Перестарался, как бы не было перегрызено сухожилие, кисть двигается с трудом. Потом, все потом, сейчас нервы у моих визави не выдержат, и начнется пальба. Они не опасны пятеро охранников и захмелевший от вседозволенности Вольф. Единственный достойный противник Ашот выведен еще минимум на пару минут, в кармане его брюк, я уверен, найдется шприц и ампулы с карамагнезином. Все, запястье перестало слушаться, зато холод выпустил из своего плена плечо. Сердце стонало, но прижавшая его сто килограммовая плита, уступила место пудовой гире.
*
Дальше ветер, закрутил немилосердным танцем смазывающиеся пешки людей. Фигура с сочащейся из раны кровью прыгнула вперед и вправо, сбивая стрелкам прицел. Успел рявкнуть “Вальтер”, прежде чем крепко сжимавшая его рука безвольно опрокинулась на мягкий, звукопоглощающий ковер. Хозяин оружия несколько секунд судорожно пытался вставить перебитое адамово яблоко, уходя с каждой попыткой вдоха в свой творимый подсознанием мир. Он еще не успел умереть, а призрак раскидал охранников, как ватные мешки. От размытых ударов люди взмывали в гудящий воздух и на секунду замирали, прежде чем сбить телом встречную мебель или впечататься с силой в пол. Из операционной выбежал охранник, привлеченный шумом. Призрак, не глядя, ушел с линии выстрела и сделал на одной руке рандат точно в голову бойцу, тот влетел обратно в операционную, круша телом дорогостоящее оборудование. С начала схватки не прошло и тридцати секунд, а шесть изломанных тел валялись в разных углах разгромленной комнаты. Пятеро из них были живы и имели шанс не стать инвалидами при своевременной помощи. Шестой умирал, краем ускользающего сознания он успел заметить, как его последний миньен вскидывает автомат, выходя из странного оцепенения. Пули медленно летят в сторону призрачной фигуры, жужжа точно рой разгневанных пчел.
*
Ашот очнулся резко. Пот градом катился с его напряженного тела, застилая глаза, но мозг мгновенно включился в боевой режим, оценивая ситуацию. На вскидку он дал очередь из “бизона” в постоянно перемещающееся чудовище. Страх перед ним ушел, осталось только желание красиво сработать. Монстр нечеловечески изогнулся, пропуская пули, и прыгнул на Ашота. Ангельски спокойное лицо, летело прямо на кавказца, Ашот почти в упор выпустил заряд свинца, он мог поклясться, что не промахнулся, но пули бессильно пронзили дорогостоящую мебель, застряв в толстых стенах, а призрачная фигура исчезла, точно кто-то выключил на миг свет, а потом снова включил. И сзади только запоздалый свист рассекаемого воздуха, руки сильные и неумолимые сжимают шею в захвате “дернешься – убью”; голос эмоциональный не безликий с тембром, отсекающим желание мыслить, спрашивает: – Кто тебе ставил щит от Гоших Ашот? Не бойся, говори, я разрешаю ответить. Все сказать, все! Лишь бы тиски отпустили, лишь бы не слышать это голос никогда! – Какой щит? – голос телохранителя слабый хриплый, железные ломы рук продолжают давить на подбородок, сжимать шею, контролировать кислород, забытый автомат вываливается из ставших чужими рук. – Вспоминай, Ашот, твой шрам... – Нет!!! Рука предателя отчаянно тянется к внутреннему карману пиджака, будто там покоится последний шанс на искупление, но не успевает. Тело телохранителя бешено дергается, шея ломается с сухим треском, будто вязанка сухого хвороста. Ашот медленно заваливается на пол, накрывая телом, брошенный “Бизон”. Фигура стоит над трупом несколько секунд, потом со стоном оседает рядом с телохранителем. Кровь из запястья льет ручьем, пачкая Ашота, пока его убийца роется по карманам жертвы. Обойма, связка ключей, кусок сложенной бумаги, старая черно-белая фотография – не то. Фигура ищет не то. Наконец, то ли вой, то ли рык вырывается из горла мужчины, еще совсем недавно бывшего призрачным убийцей, во внутреннем кармане Ашота шприц и ампулы. Часть из них разбита, но две целы. Мужчина быстро профессионально наполняет шприц, не морщась, он вонзает его в кровоточащую рану.