Описывая Ван Гельмонта в эссе 1711 г., Лейбниц подчеркивал: «Я убежден, что покойный Ван Гельмонт-младший был эталоном. Будучи узником инквизиции в Риме, он, сидя в одиночной камере, догадался проверить функции органов произнесения букв, чем они характеризуются, как буквы постигаются и формируются. Я знал об этом … недостаточно и должен отдать ему справедливость, сказав, что поведение его было безупречно, действия его были полны милосердия и бескорыстия. За исключением некоторых химер, оставшихся у него от впечатлений юности, наподобие наследственных болезней, он был превосходным человеком, беседы с которым были весьма содержательны для каждого, кто мог получить от них пользу. Его труды открывают в нем те стороны, которые в наименьшей степени достойны похвалы».
Из этой краткой биографии можно сделать вывод, что «157 Алхимических Канонов» были написаны (или переработаны) Ф.М. Ван Гельмонтом во время его пребывания в Англии, и их перевод на английский язык мог быть сделан самим автором или, во всяком случае, с его ведома. Это явилось первой причиной выбора для исследования именно этого сочинения как прижизненного, возможно, авторского или авторизованного перевода алхимического трактата на английский язык.
Во-вторых, сжатое изложение Канонов облегчает работу над их смысловыми единицами по сравнению с текстами других алхимических трактатов, где изложение также традиционно перепутано, а вычленение отдельных смысловых единиц затруднено из-за больших массивов текста. В «157 Алхимических Канонах» – напротив: одно или несколько предложений, заключенных в один Канон, соотносятся с одним смысловым посылом, который иногда перетекает в следующий Канон, дает при расшифровке возможность более глубокого проникновения в смысл высказывания. В-третьих, короткие пронумерованные высказывания облегчают составление логической цепочки последовательности смыслов. В-четвертых, обращение за разъяснениями для отдельных высказываний к другим алхимическим трактатам по старой алхимической максиме: «liber aperit librum (книга открывает (то есть поясняет) книгу – лат.)» дает больше уверенности в справедливости тождества постигаемых смыслов.
Выявив в Главе III правила функционирования алхимических трактатов, перейдем к выявлению их структуры, поскольку «структура – это, в сущности, отображение предмета, но отображение направленное, заинтересованное, поскольку модель предмета выявляет нечто такое, что осталось невидимым или, если угодно, интеллигибельным в самом моделируемом предмете». Правила выявления структуры и традиционной композиции алхимических трактатов и будут, по сути, разработкой методики их герменевтики. В целом она состоит из четырех этапов.
Первый этап
В самом начале работы по герменевтике алхимических текстов мы сталкиваемся с обычным переводом их на русский язык с иностранного, однако для вычленения их смыслов необходимо «перевести» алхимический текст еще раз: с алхимического языка на общедоступный. Это необходимо, поскольку, читая алхимический трактат так, как он написан, мы невольно, но по задумке автора, «помещаемся в бездну» символов, воспринимая их, по словам Р. Барта, в «глубинном, можно сказать, геологическом измерении». Находясь на первых порах в плену символического сознания, мы способны наблюдать только «ярусное залегание означаемого и означающего», которое и формирует символ. Здесь царствует внешний хаос его значений с «его беспорядочной подземной связью переплетенных корней (означаемых)»; вкупе с зеркальными отношениями подобий и аналогий, в тот хаос, в который первоначально помещается Искатель, как мы видели в Главе III.
В процессе такого «перевода» необходимо пристально следить за тем, чтобы не подгонять его под интуицию предпонимания, свойственного любому исследователю. Иными словами, как писал Б. Лонерган: «Если человек не хочет „впитывать“ в текст то, чего в нем нет, он должен выкинуть из головы любые предварительные представления, придерживаться исключительно самого текста, смотреть лишь на то, что в нем стоит, и не смотреть ни на что из того, что в нем не стоит». На этом этапе следует максимально раскрыться навстречу символам. «„Символ дает пищу для ума": это понравившееся мне изречение говорит о двух вещах, – писал И. Рикёр, – символ дает; не я полагаю смысл, это символ дает смысл; то, что символ дает, – это стимул к мышлению, это то, о чем следует „мыслить“».
С целью минимизировать отвлечение на «желательное» прочтение, каждый канон был сначала прозондирован на предмет аналогов прочтения его символов в текстах других алхимических авторов. Здесь ставилась цель: определить «смысл не как простую встречу некоего означающего и некоего означаемого», а заменяя «двустороннее (пусть даже умноженное) отношение, устанавливаемое символическим сознанием, на отношение, по меньшей мере, четырехстороннее, а точнее – гомологическое», используя парагматический тип сознания (воображения).
Этот тип сознания, видя «означающее как бы в профиль, видит его связь с другими виртуальными означающими, на которые оно похоже и от которых в то же время отлично; оно совсем или почти совсем не видит знак в его глубинном измерении, зато видит его в перспективе». Для включения такого видения необходимо сделать запрос «из некоторого закрытого, упорядоченного множества», которое представляет собой алхимические трактаты разных времен и различных авторов, обращение к которым дает нам наиболее фундаментальный «акт означивания». В свою очередь, таким образом, мы выявляем культурный код, «позволяющий изучать формирование всякого сообщения, а равно и модификации культурных конвенций»(в данном случае – алхимических. – О.К.).
Проведение такой работы углубляло и расширяло смысл каждого символа, который использовал Ф.М. Ван Гельмонт в отдельном Каноне. Эта работа велась до тех пор, пока смысловые единицы каждого Канона не становились кристально понятными, а весь канон не принимал вид осмысленного дидактического посыла. Здесь, в первую очередь, принималось во внимание традиционное алхимическое прочтение символов, с опорой на указание П. Рикёра: «В символе я не могу объективировать отношение аналогии, которое связывает вторичный смысл со смыслом первичным; лишь находясь внутри первичного смысла, живя в нем, я – благодаря ему – могу устремляться за его пределы: символический смысл создан внутри буквального смысла и самим буквальным смыслом, который, оперируя аналогией, порождает то, что ему аналогично». Здесь первичным смыслом является тот, который вкладывали в символ алхимики. Вне этой традиции вся герменевтика свелась бы к домыслам относительно вторичных смыслов, рождающихся из рефлексий, в данном случае, человека XXI в. «Символ есть движение самого первичного смысла, заставляющее нас присутствовать в буквальном смысле и тем самым ассимилирующее нас с символизируемым так, что интеллектуально мы оказываемся неспособными подкрепить сходство. Именно поэтому символ есть „дающий“; он является дающим, поскольку он – первичная интенциональность, дающая вторичный смысл». К тому же «общий здравый смысл является общим не для любого человека в любом месте и в любое время, а для членов определенного сообщества, находящегося в успешной коммуникации друг с другом», – писал Б. Лонерган. Таким образом, без того чтобы начать мыслить в алхимическом ключе, невозможно расшифровать алхимические тексты. То есть «Задача теперь … заключается в том, чтобы мыслить, исходя из символизма и следуя его духу. Речь идет вовсе не о том, чтобы следовать неизвестно какой интуиции воображения, а о том, чтобы выработать понятия, которые сами познают и заставляют познавать, понятия, систематически связанные между собой, может быть даже составляющие закрытую систему». Однако сложность процесса герменевтики в данном случае заключается в сочетании способности мыслить как алхимик с научной непредвзятостью, свойственной настоящему исследователю. Облегчает задачу то обстоятельство, что дискурс, присущий Великому Деланию, представляет собой в то же время и герменевтическое истолкование скрытых смыслов, на которых оно базируется. Это ощутимо подталкивает исследователя в его стремлении внести порядок в хаотично разрозненные посылы, что особенно наглядно, в отличие от других алхимических трактатов, в случае с «157 Алхимическими Канонами» Ван Гельмонта. Именно в этом произведении мы находим одновременно как обилие энигматических (символических) смыслов, так и внутреннюю строгость дискурса. Следует согласиться с X. Субири в том, что существуют «два момента единой реальности: все реальное реально в своей индивидуальности и в поле и всегда схватывается в этих двух моментах». Причем «реальное схватывается не просто как полевое, но и полевым способом – как пребывающее внутри того поля, которое этим реальным было определено». Или, как писал И. Рикёр: «Интерпретатору никогда не приблизиться к тому, о чем сообщает текст, если он не пребывает в ауре искомого смысла».