Предстояло ждать, когда кто-нибудь из потомков Чингиз-хана отважится на это первый, а уж затем…
Зрачки раскосых глаз Берке вдруг расширились, потемнели, а желтое скуластое лицо налилось кровью. Он обернулся к свите:
— Привести сюда раба Коломона.
Один из нукеров торопливо бросился вниз по склону холма.
Ромей, подгоняемый нукером, начал неторопливо взбираться на холм. Медлительность мастера бесила хана, но внешне он сохранял спокойствие.
Коломон держался независимо. Не доходя шагов двадцать до хана, он вдруг остановился, поднял лицо.
— Берке-хан, — сказал он, — цепи мои слишком тяжелы, чтобы мне быть проворным и быстрым. Пройдет много времени, прежде чем я успею приблизиться к месту, где стоишь ты, и упаду к твоим ногам. Считай, что я уже сделал это. Я слушаю…
Непокорный ромей никогда не называл хана «великим». За это его неоднократно секли плетьми, бросали в глубокую яму — зиндан, но ничто не могло сломить мастера.
Берке молчал, темными от ярости глазами смотрел на Коломона. Ромей сказал:
— Самоубийство у христиан считается страшным грехом. Если меня поразит твой меч, я буду считать себя счастливым человеком, потому что смерть — лучший способ перестать быть рабом…
Хан не ответил на его слова, не принял дерзкого вызова. Он спросил:
— Я велел тебе выложить основание мечети из камня — почему ты ослушался меня и делаешь его из кирпича? Мечеть может развалиться…
В голубых глазах ромея мелькнули смешинки.
— Все во власти аллаха. Зачем он станет разрушать то, что воздвигнуто в его честь?..
Берке заговорил вдруг тихо, и это было признаком того, что его душит ярость.
— Мечеть, построенная ханом Золотой Орды, должна стоять вечно…
Коломон покачал головой, делая вид, что не замечает гнева Берке.
— Храмы и мечети стоят долго не потому, что их возводят по велению правителей, а потому, что строят их люди знающие. Обожженый кирпич, положенный на растворе ганча, крепче камня…
— Значит, ты не хочешь исполнить мой приказ?.. — вкрадчиво спросил хан.
— Даже глупый исполняет умный приказ, но слова глупого человека сбивают с толку самого умного, — с вызовом сказал мастер.
— Выходит ты умнее меня?
Если бы Коломон стоял рядом, ему наверняка не сносить головы, за свою дерзость. Попятились в страхе от хана нукеры, советники, нойоны. Они знали своего повелителя, знали то, что охваченный тихой яростью, он может ударить мечом любого, кто окажется рядом.
Хан успокоился так же быстро и неожиданно, как и впал в ярость.
Коломон улыбнулся.
— Почему ты смеешься, ромей? — спросил Берке.
— Услышав ваши проклятия, я вспомнил притчу, которую рассказывают на моей родине…
— Ну что ж, расскажи ее нам, — милостиво разрешил хан.
Ромей сощурил голубые глаза:
— Однажды козел, взобравшись на высокий обрыв, начал ругать волка. Не было таких слов, которых бы он не сказал ему. Но прошло время, и козел успокоился. Тогда заговорил волк: «Ты потому такой смелый козел, что я не могу добраться до тебя, но все еще может перемениться…»
Берке с трудом подавил снова вспыхнувшую в нем ярость.
— Пойди к ромею, — сказал он жестко одному из нукеров, — и отруби ему голову…
И вдруг хан увидел, как побелело лицо мастера и в глазах вспыхнул страх.
Берке рассмеялся:
— Готов ли ты к смерти, ромей?
— Я готов к ней с того дня, хан, как попал в плен. Смерть — избавление от мучений, которые выпали на мою долю… Но кто достроит твою мечеть?
Берке задумался. К нему наклонился Саук:
— Великий хан, сохрани дерзкому гяуру жизнь. Мечеть стоит этого. Ее величие донесет твое имя до потомков…
Хан поднял руку, останавливая нукера, уже занесшего над головой Коломона кривую саблю.
— В твоих глазах, ромей, я впервые увидел страх. И это хорошо… Я дарю тебе жизнь. Всыпать ему сто плетей.
Берке отвернулся и пошел прочь.